Шрамы на сердце

Матвею сильно нравилась эта куртка. Он не хотел думать об этом, но более сильной причиной этого было то обстоятельство, что он купил ее сам. Без участия Анны, считавшей, что у нее безупречный вкус. Безусловно, в этом она была права. Соответствие последним тенденциям моды при выборе было последним критерием для Матвея. Честно говоря, плевать он хотел на эти тенденции. Куртка была невероятно удобной и теплой, и это было главным.

Матвей надел выцветшую бейсболку, когда-то раздражавшую Анну и вышел из квартиры. В кармане гремел стакан, ударяясь о бутылку.

Старик сидел, также бесцельно глядя в известную только ему точку. Он не обратил внимания на присевшего рядом писателя. Пока Матвей спал за столом, старик успел не только купить венок, но и начисто выбриться. Сменил рубашку (клетчатую на старомодную белую с удлиненными ушками воротника), и причесал волосы. На вид Пучок скинул десяток-другой годков.

Молча, они просидели около двадцати минут. Матвей не решался завести разговор, боясь оказаться некстати.

— Начисли грамм пятьдесят. Не погреметь же вышел? Или так и будем сидеть? — Пучок неожиданно оживился и посмотрел на Матвея.

— Прямо здесь?

Старик шумно выдохнул, затем поднял венок.

— Туда, — он направился вглубь двора, к скамейке под ветвями старой липы, закрытой от прохожих Пучок выпил стакан водки и пренебрежительно фыркнул, когда Матвей предложил выпить сока. — Себе плесни, хороша чертовка… не спирт.

Старик разглядывал венок, поглаживая лепестки искусственных цветов, широкую черную ленту. Он едва уловимо покачал головой.

— Книги любила. Прямо мания была. Всю жизнь их собирала. В холодильнике пусто, зато на нем книги до самого потолка. Слушай, Би-би-си, тебе книги не нужны? Я тебе за так отдам, — Пучок впервые за день взглянул в глаза Матвея. — Ты образованный, тебе нужнее. Там много всяких. Даже этот есть… Как его… Хемингуэй! Полное собрание сочинений. Я подарил ей, когда-то. А мне вся эта макулатура без надобности.

— Даром брать неудобно как-то. С меня еще одна, — Матвей кинул в урну опустевшую бутылку, — я зайду как-нибудь.

— О, точно. Это ты, верно, хорошо придумал, — Старик выпил водки и звонко ударил стакан о скамейку. — Как-то давно, в детстве еще, она принесла домой маленький цветок. Я не знаю, как он называется, и неважно это. Клавка посадила его в горшок, в котором уже росла герань. Она поливала его, смягчала почву под ним. Ухаживала, как могла. Как это умеет девятилетний ребенок.

Она заболела желтухой. Это был пятидесятый… или пятьдесят первый. Я не мог навещать ее, до райцентра было километров сорок, учебу прогуливать мне не разрешили бы даже и для такого дела. Отец рассказывал, что она вся желтая как мать-и-мачеха. Клавка пролежала в больнице около месяца. Ну, мы хотели приятное сделать к ее возвращению. Обои новые поклеили, потолок побелили. С отцом новую кровать ей сколотили. Ну, когда заносили в комнату, нечаянно скинули горшок на пол. Матушка пересадила цветок в маленькое ведерко. Поставила его на подоконник ближе к свету. А он возьми и высохни!.. Клавка вернулась исхудавшим стручком. Глаза ее из орбит вылезли, как будто ей по затылку лопатой дали, щеки впали. Через живот можно было позвоночник пощупать. Как переступила за порог, так сразу к подоконнику бросилась.

Я сидел за маленьким столом и разглядывал картинки в журнале, и старался не смотреть на то, как она рыдает. Не мог смотреть, как вздрагивает маленькое тельце, ставшее похожим на высохший цветок. Потом я хотел ее как-то утешить, поддержать. Крутился возле нее, пытался заговорить. А она улыбалась. Грустно так, улыбалась, а потом уложила цветок в коробку от гуталина и похоронила, — старик сжал губы и расплакался.

6

Матвей вернулся домой к полуночи. Он едва держался на ногах, но имеющихся сил было достаточно, чтобы отнести Пучка домой. Старик рухнул на покалеченный временем диван и сразу же захрапел.

За вечер парочка дважды сходила в магазин. За это время Матвей успел раздать автографов дюжине милиционеров и выслушать от них мнения о персонажах «Бесконечного рассвета» и о своих статьях. Каждого он заверил, что шел домой, вместе со стариком, распевавшим песни, и не выйдет за порог, пока не проспится.

В эту ночь навязчивые сны не истязали мозг, и Матвей спокойно проспал до самого утра. Перед тем как заснуть он вспомнил заплаканные глаза старика, удобную куртку и мимолетно подумал о незапертой двери.

Утренний кофе разогнал последние остатки алкогольных паров.

Все валилось из рук, и писатель подумал о том, что начинающийся день еще только готовит свои сюрпризы. Ныла рука, обожженная разлитым кофе. У подъезда его поджидала пчела, обозленная за раздавленный кем-то цветок. Щека заметно опухла за несколько минут. Шнурки одного ботинка оторвались и остались в его ладонях.