Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Конечно, мы выдержали эту пытку. Бывало и хуже. Но после бегства из Фокшан такое произошло с нами впервые. До тех пор мы были свободны. Свободны! Если ты свободен, то и мысли твои окрашены по-иному, даже если тебе приходится голодать и мерзнуть. В ту ночь, в камере, нас мучил не физический холод, это был холод иного рода, и он был куда мучительнее! Нас изводило сознание того, что мы снова в плену, снова в неволе, снова в застенке! Мы хотели жить. Жить на свободе. Мы ни за что не вернемся в русский плен!

Наши мучения закончились с первым лучом утреннего света, пробившимся сквозь крохотное зарешеченное оконце. Мы встали, принялись топать ногами на месте и в такт разминать руки, периодически ударяя себя по груди. Постепенно мы перестали мерзнуть, и озноб прошел. Бандиты в другом углу проснулись и поднялись только тогда, когда в камере стало светло. Они выбрались из-под войлочной попоны и принялись давить вшей.

— С добрым утром, — сказал я.

Но они не ответили на приветствие. Прошло довольно много времени, прежде чем дверь камеры открылась и один из жандармов раздал нам по куску хлеба. Нам с Берндом хлеб был не нужен, у нас осталось довольно много из того, что нам накануне дали добрые крестьяне.

— Пожалуйста, — сказал я бандитам и отдал им свой хлеб. Они страдали от голода больше, чем мы, это было видно с первого взгляда.

Что сулит нам наступивший день? Отпущенный нам срок неумолимо сокращался. Когда же наступит благоприятный момент? Решающий момент. Долго ли нам еще ждать? Мы непременно должны его угадать, и мы не станем медлить, когда он представится.

В полдень нас снова приковали к телеге. Перед нами уселся незнакомый нам жандарм. День был солнечный. Рядом с повозкой бежали дети и кричали:

— Жандарм! Жандарм!

В ответ он снял фуражку и приветливо помахал детям. Этот жандарм нам сразу понравился. Когда мы выехали из села, он поставил винтовку между колен и улыбнулся нам. Он, несомненно, понял, кто мы такие, и проникся к нам симпатией. Он упрекнул нас за неосмотрительность, сказал, что мы сделали глупость, когда вошли в деревню. Казалось, он жалел, что нам не удалось уйти.

— Надо было идти стороной, лугами, только так можно было рассчитывать на успех.

Он не догадывался, что это было легче сказать, чем сделать. Когда он привезет нас в следующий участок, мы на некоторое время останемся без присмотра, и тогда сможем попытать счастья и бежать в сторону Венгрии. Время не терпит, завтра нас передадут русским.

Вот это был жандарм! Но, к сожалению, все-таки жандарм.

— Отпусти нас! — попросили мы его.

Он перестал смеяться и поправил пистолет на поясе, дав нам понять, что вооружен до зубов. Он должен доставить нас до места, таков приказ, и он его выполнит.

— Скорее! — приказал он вознице, и лошадь побежала вперед резвой рысью, позвякивая недоуздком.

Но путь был долог, и скоро лошадь перешла на неторопливый шаг. Жандарм смотрел на нас; он показал нам то, что хотел показать: он не возражал против нашего побега, но не желал быть в нем замешанным. У него приказ, и он выполнит его. Дав нам это понять, он снова стал разговорчивым и приветливым. Он дал нам массу полезных советов, очень полезных и очень важных. Он подробно описал, где проходит линия границы, и с не меньшими подробностями описал детали местности. Мы узнали, что находимся в непосредственной близости от венгерской границы — нас везли параллельно ей. Протянув руку, жандарм указал на близлежащий лес: он находится уже на венгерской территории. Как в этот момент загорелись наши сердца! Это должно произойти сегодня! Сегодня мы будем свободны! Мы уйдем в Венгрию! За Венгрией — Австрия, а это уже немецкая земля!

Телега резко накренилась, лошадь всхрапнула и остановилась. На влажном лугу стояла высокая трава, цвели цветы. Господи, верни нам свободу! Господи, дай нам силы на побег!

— Мы сможем убежать оттуда, куда вы нас везете? — спросили мы у добродушного жандарма. — Будет ли у нас шанс? На этот вопрос он не ответил. Он снова замкнулся в себе. Отпущенный нам срок продолжал неумолимо сокращаться. Скрипели колеса, визжали оси, светило жаркое солнце. Свободной рукой я ухватился за борт телеги, ощущая тряску и вздрагивания телеги. Через некоторое время жандарм снова заговорил. Мне показалось, что на этот раз он стал говорить тише, чем раньше.

— Первый выстрел — обязательно поверх головы беглеца. Если он не остановился после предупредительного выстрела, то следующий выстрел — по ногам. Если беглец не останавливается, то следует третий выстрел — в туловище. Опасен только второй выстрел, — повторил жандарм. — Только второй!

Он сказал это так, чтобы его не услышал возница.

— Когда мы приедем на место, с нас снимут кандалы?

— Конечно, — ответил жандарм.

Есть, однако, на свете и хорошие жандармы, у которых под мундиром бьется настоящее человеческое сердце. Я не стал бы убивать этого жандарма, он не был нашим врагом.