Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Рука Бернда была в крови — он порезался о болотную осоку. Он озабоченно смотрел на текущую кровь, когда жандарм ударил его палкой по пальцу. Мне захотелось кричать: «Мы не бродяги!» — но я лишь еще крепче стиснул зубы. Уткнув стволы винтовок нам в спину, жандармы вытолкали нас назад, на деревенскую улицу, и привели в дом какого-то чиновника.

Здесь выяснилось, что мы не контрабандисты и не бандиты, а бежавшие из лагеря немецкие военнопленные. С точки зрения закона разница была невелика, мы все равно остались под арестом, жандармы были тверды как кремень, и ни на какое снисхождение рассчитывать нам не приходилось. Правда, крестьяне проявили к нам больше милосердия — они непрестанно заглядывали в дверь, протягивали нам сало и хлеб. Жандармы были очень недовольны. Они прогнали сердобольных, но разрешили нам взять еду. Нас обыскали, обнаружив при этом солдатские книжки и удостоверения личности. Компас и карту у нас, естественно, отобрали.

Пришел местный учитель. Он должен был исполнять роль переводчика, ибо жандармам не удавалось нас как следует допросить. Мы не понимали их вопросов. Мы решили молчать, а в ответ на все вопросы лишь недоуменно разводили руками.

— Пусть они себе спрашивают, — сказал я Бернду. — Пусть приведут того, кому мы сможем задать вопросы.

Они привели учителя. Но что это за тип? Он и сам не знал немецкого. Мы что, французы? Учитель заговорил с нами по-французски! Мы снова развели руками. Зазвучали отдельные, до неузнаваемости исковерканные немецкие слова. В ответ я старался говорить быстро и сложно, изо всех сил вспоминая язык немецких канцелярий и присутственных мест:

— Насколько я могу судить, вы принадлежите к персоналу местной средней школы. Для нас представляет несомненный интерес узнать, насколько ваша компетенция позволяет вам проводить дознание вообще и дознание в отношении немецких военнопленных в частности? Хочу заметить, что мы оба — немцы и находились под юрисдикцией лагерной администрации русской армии. Но я надеюсь, что об этом вас уже поставили в известность. Не могли бы мы получить какую-либо информацию по этому поводу? Учитель едва не задохнулся. Он ничего не смог нам ответить. Было видно, что мы ему не нравимся. Смотрел он на нас недобрым взглядом и, видимо, был заодно с жандармами.

— Позвольте, однако, задать вам еще один вопрос. Мы были бы очень вам обязаны, если бы вы утвердительно ответили на наш предыдущий вопрос. Учитель капитулировал. В ответ он лишь притворно покашлял.

— Прошу меня извинить, — сказал я и незаметно толкнул Бернда в бок. — У вас в голове творог или, как здесь говорят, белый сыр? Могу предположить, что вы вообще ничего не соображаете.

Бернд улыбнулся, и это было как раз то, чего я от него добивался.

Но мы наконец получили настоящего переводчика.

— Добрый вечер, — поздоровался с нами местный священник. Он и в самом деле бегло говорил по-немецки. Его привели крестьяне, а не жандармы, которые были недовольны его появлением, это мы почувствовали сразу. Мы рассказали священнику все и многое сверх того — например, историю о жене и детях и о том, что мы хотим помолиться, прежде чем идти дальше. Священник был очень тронут, нисколько не сомневаясь, что русские убьют нас, если мы снова попадем к ним в лапы. Он сделал все, чтобы нас отпустили, но об этом не могло быть и речи, так как сообщение о нашей поимке уже было передано в вышестоящие инстанции, и нас ждали в полицейском участке.

— Но как могла та женщина сказать, что в деревне нет жандармов?

— Здесь действительно нет жандармов, — ответил священник. — Вас поймали патрульные. Это была чистая случайность.

— Когда нас передадут русским?

Священник снова заговорил с жандармами. Передача русским военным властям должна состояться послезавтра. Прежде чем попасть в красноармейскую комендатуру, нам предстоит пройти через два участка румынской полиции. Такова была практика, ибо для перевозки арестованных у жандармерии не было подходящего транспорта. Значит, мы получаем передышку. Под охраной жандармов мы пробудем две ночи и один день. Надо попытаться воспользоваться любой возможностью, чтобы бежать. Если мы не вырвемся на свободу, то неминуемо погибнем. Мы воображали себе страшные картины и мысленно приготовились к смерти. День и две ночи. За это время решится вопрос о нашей жизни и смерти.

Но мы делали вид, что полностью покорились своей судьбе. Жандармы ни в коем случае не должны ничего заподозрить.

Смеркалось, когда за нами приехала подвода с полицейского участка, на которой нас должны были туда отвезти. На нас надели наручники, сковали цепью и посадили в телегу. Жандармы сели напротив, положив на колени снятые с предохранителей винтовки.

— Н-но! — Возница щелкнул кнутом, и подвода покатилась в ночь.