Штаб армейский, штаб фронтовой

15 сентября я докладывал проект приказа командарму и вернувшемуся из Москвы Г. К. Жукову. Было решено на сей раз по-иному использовать танковые корпуса: бригады 7-го и 16-го придать стрелковым дивизиям первого эшелона, а 4-й танковый корпус, как наиболее укомплектованный, с двумя хорошо сколоченными стрелковыми дивизиями, ввести в прорыв для развития успеха. Предложенный штабом план был одобрен без каких-либо существенных поправок заместителем Верховного и К. С. Москаленко.

На следующий день ранним утром по нашему вызову собрались командиры стрелковых дивизий и танковых корпусов. Не было лишь генерала Мишулина, которого перед этим отозвали в штаб фронта, вместо него присутствовал начальник штаба полковник Д. Д. Бахметьев.

Кирилл Семенович ставил задачи устно, а я, вооружившись полутораметровой указкой, показывал на макете, как должно протекать наступление на местности и развертываться взаимодействие пехоты, танков и артиллерии. К сожалению, мы не могли сказать едва ли не о самом главном — о прикрытии войск с воздуха. 16-я воздушная армия генерала С. И. Руденко, правда, уже действовала, но по количеству и качеству самолетов не могла идти ни в какое сравнение с 4-м воздушным флотом Рихтгофена. Слабо, даже очень слабо обстояло у нас дело и со средствами ПВО. Наши отважные летчики расплачивались за успехи дорогой ценой. Так, 18 сентября истребители из 434-го полка сбили до десятка «мессершмиттов» и «юнкерсов», но немало наших воздушных бойцов не вернулись на свой аэродром. В их числе и старший лейтенант В. А. Микоян. Был тяжело ранен командир полка подполковник А. Б. Исаев.

После командарма взял слово Г. К. Жуков. Он предварительно успел побывать в нескольких соединениях, поэтому все его указания носили конкретный характер. В заключение Георгий Константинович попросил собравшихся откровенно высказать свои соображения по грядущей операции. Откликнувшись на это пожелание, командиры соединений сообщили о многих недостатках в подготовке войск. Кроме того, те из них, кто ранее принимали участие в наступательных действиях на этом направлении, недвусмысленно предположили, что едва ли стоит ждать особого успеха от удара в лоб по противнику, который господствует в воздухе и занимает весьма удобные для наблюдения и обороны позиции по гряде высот.

Г. К. Жуков, не ожидавший, видимо, такого оборота, вначале вспылил, заявив, что отстранит от должностей «маловеров». Но потом, еще раз взглянув на наш макет и на лица собравшихся, приостыл и перенес начало наступления на один день, назначив его на 18 сентября.

Когда командиры соединений разъехались, Кирилл Семенович приказал мне принести рабочую карту, которую я по его распоряжению готовил сам, без чьей-либо помощи. На ней был изображен замысел операции. Он сводился к тому, чтобы, сосредоточив две армии на плацдарме в малой излучине Дона, нанести удар вдоль реки на Калач по ближним тылам 6-й армии Паулюса. Нам представлялось, что такой удар будет гораздо более действенной помощью сталинградцам, чем фронтальное наступление.

Георгий Константинович, внимательно изучив карту, спросил, не видел ли ее еще кто-нибудь, после чего сказал мне:

— Никому не показывай и поскорее сожги ее. План заманчив, но пока мы не имеем сил для его реализации. Я думаю, что придет время и кое-что в этом духе будет осуществлено. А сейчас наша задача — неукоснительно выполнить приказ Ставки, приложить все усилия, чтобы прорваться к Чуйкову.

Признаюсь, что требование уничтожить карту, над которой я трудился бессонными ночами при коптящем светильнике из снарядной гильзы, вывело меня из равновесия, и я спросил Георгия Константиновича: что даст наше соединение с 62-й армией на одном узком участке при господстве вражеской авиации? Помогут ли Чуйкову наши измотанные в боях воины, сможем ли мы по узкому коридору снабжать сталинградцев? Выпалив все это единым духом, я тут же закусил язык и стал ждать начальственного разноса. Но, к моему удивлению, его не последовало. Жуков посмотрел мне прямо в глаза, как бы говоря: «Я и сам это не хуже тебя понимаю», и ответил кратко:

— Ты, Семен Павлович, забываешь о моральном факторе. Если мы прорвемся, то сталинградцы не будут больше чувствовать себя со всех сторон отрезанными и прижатыми к Волге. Чуйков, Крылов и Гуров находятся на пределе человеческих возможностей, их питает надежда, пока мы с севера беспрерывно стучим мощным кулаком по стене, отгородившей их от главных сил Красной Армии. Знаете ли вы, что товарищ Сталин опасается попыток врага форсировать Волгу? Но пока мы связываем по рукам и ногам Хубе, предпринять нечто подобное некому.

— У Хубе всего одна рука, — пошутил я, чтобы разрядить обстановку.

— Как это понять? — насторожился Георгий Константинович.

— В буквальном смысле. Пленный фельдфебель рассказал нам, что левую руку ему отмахнул русский казак еще в первую мировую войну.

— Жаль, что не голову, — рассмеялся Жуков.