Читаем Штамба [авторская] полностью

Штамба [авторская]

— Смотри, парень, не надломись. Долго ли душу с места сдвинуть, — Он постучал себя пальцем по левой стороне груди и добавил: — Сдуру подшипники поплавишь.

— Да вы не волнуйтесь, товарищ водитель, порядок будет полный. Не первый раз за баранку сажусь...

Отец не ответил. Только протяжно скрипнула за моей спиной табуретка — это он повернулся.

— Так будет прохладнее, — сказал я. — Можешь побегать здесь, пока я возьму бетон.

Я из-под руки смотрел в сторону шоссе.

— Они должны были победить. Понимаешь, Феликс?

Он сел на стол, пытливо поглядел на Алешку.

— Вот и все. Держи! — Я кинул ему ключи. Он поймал их на лету. — Вечером уезжаю...

Ох, какое это было утро! С восьми часов солнце хлестало отвесно. Вспышки стекол встречных автомашин били наповал. Раскаленная добела пыль тонкой пудрой ложилась на все вокруг. И когда шофера в ожидании своей очереди ненадолго выходили на обочину размяться и покурить, они с трудом узнавали друг друга. Ребята собирались в кружок и молчали, потому что не хотелось разлеплять обгоревших, потрескавшихся губ... Минута тишины. Ей не мог помешать даже грохот бетономешалок. Он становился маленьким и круглым, и степь поглощала его. А у нее — обожженной и отяжелевшей — не было края. Только справа, за железнодорожным полотном, которое угадывалось отсюда лишь по зыбким восходящим потокам горячего воздуха, синели далекие сопки, такие приземистые, что, конечно, не могли удержать на себе это плотное, знойное небо. И небо, пылая, растекалось дальше. Было тихо, слышалось даже потрескивание остывающих двигателей и шелест сухой травы, когда над степью полосами пролетал случайный ветер.

— Должен. Иначе нельзя.

— За мостом трудный спуск. И рытвина! Береги рессоры.

И Алешка, глядя в сторону и куда-то себе под ноги, как заведенный рассказывал. Настороженность Федора проходила. Он слушал тяжело, не отрываясь. Думал. Коротко переспрашивал.

На обратном пути я сказал:

— Ну что? — опросил я.

Валя долго молчала.

— А меня?

Валя взяла меня под руку, но тут же отпустила.

Вскоре вся трасса лежала перед нами на бумаге.

Самыми трудными мне казались первые слова, которые я должен был сказать. Но Валя, отбрасывая со лба веселую прядку, тряхнула головой и тихо засмеялась.

— Я не знал этого раньше. Теперь я знаю. Завтра я уеду. Но я напишу тебе. И вы приедете с Павликом. Обязательно приедете. Слышишь?

На четвертый день вечером Федор сказал:

Из поселка вышел первый ЗИЛ. И тотчас загудел гудок, словно автомобиль вытягивал его за собой на буксире. Потом появился второй, третий. И уже все пять машин, поднимая пыль, неслись по шоссе. Я вернулся к самосвалу и поднял капот. Пусть ребята подумают, что у меня неладно с карбюратором. Останавливаться не будут — одна машина не две.

— Семен Василич! — громко позвал Алешка, заглядывая в мою кабину. — Все запомнили? Первая — березка. Следите за мной. Восемь рейсов обещаю!

— Я отдохнула вечером. Не уходи.

Я резко повернулся к ней, взял ее милое усталое лицо в ладони. Тугой комок подкатывал к горлу. Я сказал:

Я помолчал. Племянник тети Лиды открыл мне такое, что я не могу еще осознать. К встрече с Валей я не был готов.

— Вернусь — доделаю сарай, — сказал я, и мать уткнулась лицом в передник.

— Строить, — сказал я. — Петропавловск строится. И порт, и дома, и вообще...

— Давай ты первый. Я поем за поворотом. Там лучше дорога.

— Пойдем, Семен Василич! — воскликнул он, но бодрый голос никак ее вязался с его обликом...

Потом он сломанно опустился на край кювета, посидел, привыкая к новому положению, и откинулся на траву, разметав руки. Это был Алешка. Тот самый, который приходил в первый вечер вместе с Федором.

— Нет, еще не скоро.

Я стоял, боясь шелохнуться и спугнуть Валю, и думал о том, что степь, в сущности, очень похожа на море, только в море, если на него посмотреть с высоты, больше огней — суда бредут в разные стороны; в тихую погоду море так же шуршит, только шорох его громче и плотнее и в нем иногда возникают густые нотки металла. Думал о том, что «Коршун» сейчас постукивает дизелем где-то в Кронодском заливе, и мне даже казалось, будто я слышу этот стук: по степи, приближаясь к Горску, катился поезд...

— Мой отпуск кончился, мама. Вечером есть поезд?

Новенький высунул из окна ершистую голову:

В сенях где-то был фонарик. Несколько дней назад я его видел; батарейка еще дышала.

Семен пришел в рубку. Феликс, не оборачиваясь, узнал его по редким увесистым шагам.

Потом пала роса. И мы вернулись домой мокрые. Я проводил ее до двери и хотел уйти.

— Переодевайся. — Я по-прежнему не выпускал ее. Она была совсем близко, так близко, что дыхание ее касалось меня, и не торопилась уходить.

Я ускоряю шаги, увидев издали свой облупленный ГАЗ-93.

— Завтра?

— Где ты живешь?

— У тебя дрожит вот тут. — Я губами коснулся краешка ее носа, там, где начиналась горьковатая морщинка.

— Нельзя мне с тобой ехать сейчас, Сеня, — прошептала она.

— Не ве-е-рите? — обиделся Алешка.