Штамм. Начало

Беннетт вернулся к банкам и опять уставился на них, надеясь уловить хоть малейшее движение. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не принес сверху ноутбук, куда мог бы записывать свои мысли и впечатления.

Плюх!

На этот раз Беннетт был начеку. Его сердце едва не выпрыгнуло из груди, но тело осталось неподвижным.

По-прежнему — в первой банке.

Беннетт опорожнил вторую банку и в третий раз разделил пополам содержимое первой. Теперь в каждой банке было чуть больше двадцати миллилитров жидкости.

В процессе переливания молочно-белой «крови» Беннетту показалось, что в струйке что-то проскользнуло из первой банки во вторую. Что-то очень тонкое, длиной никак не больше четырех сантиметров… Если действительно проскользнуло… Если ему это не привиделось…

Червь. Шистосома.[52] Паразитарная болезнь? Биология знает немало примеров того, как паразиты перестраивают своих хозяев, чтобы обеспечить воспроизводство самих себя. Может быть, этим объясняются те странные посмертные изменения, которые он видел в трупах на секционных столах?

Беннетт поднял банку, покачал остатки белой жидкости под светом потолочной лампы. Поднес к глазам, внимательно всмотрелся… Да! Не один, а даже два раза там что-то скользнуло. Что-то извивающееся. Тонкое, как проволока, и белое, как сама жидкость. И это «что-то» двигалось очень быстро.

Беннетту следовало изолировать паразита. Поместить в формалин, затем изучить и идентифицировать. Если есть один, то, может быть, их десятки… Или сотни… Или… Кто знает, сколько этих тварей циркулирует в телах, лежащих в холоди…

Бамм! Резкий, сильный удар, донесшийся из холодильной камеры, привел Беннетта в состояние шока. Он дернулся, банка выскользнула из пальцев, упала на столик, но не разбилась, а отскочила в сторону и, звякнув, скатилась в раковину, расплескивая содержимое. Выдав целую серию ругательств, Беннет склонился над чашей из нержавеющей стали, пытаясь отыскать червя. И вдруг ощутил тепло на тыльной стороне левой ладони. Несколько капель белой «крови» попали на кожу и теперь жгли ее. Не сильно, но достаточно едко. Ощущение было неприятным. Беннетт пустил холодную воду, сунул под нее руку, смыл капли и вытер руку о полу лабораторного халата, пока жидкость не нанесла коже реального вреда.

А потом, крутанувшись на месте, повернулся лицом к холодильной камере. Удар, который он услышал, вряд ли можно было списать на сбой электрики. Скорее, одна каталка стукнулась о другую. Но ведь это невозможно… Беннетта вновь охватила ярость. Надо же, его червь ускользнул в сливное отверстие!.. Значит, чтобы изолировать паразита, придется взять другой образец белой крови. Это открытие принадлежит ему, Беннетту, и только ему!

Продолжая вытирать руку о полу халата, доктор Беннетт подошел к металлической двери и потянул за рукоятку, распечатывая холодильную камеру. Раздалось шипение, доктора обдало спертым охлажденным воздухом, и дверь широко распахнулась.

Добившись освобождения своей собственной персоны и других пациентов из изолятора инфекционного отделения, Джоан Ласс наняла машину, чтобы та отвезла ее домой, в Бронксвилл. Дважды ей пришлось просить водителя остановить автомобиль по причине жуткой тошноты — ее рвало так, что она едва успевала открыть окно. Это просто грипп и нервы, успокаивала себя Джоан. Впрочем, неважно. Она была теперь не только адвокатом, но и представителем угнетенного класса. Пострадавшей стороной и одновременно защитником, вставшим на тропу войны. Она возглавит крестовый поход за возмещение убытков как семьям погибших, так и четверым счастливчикам, выжившим в катастрофе. Привилегированная юридическая фирма «Каминс, Питерс и Лилли» могла рассчитывать на сорок процентов крупнейшей в истории выплаты страховых возмещений по коллективному иску — выплаты куда большей, чем по виоксу.[53] Может быть, даже большей, чем по делу «Уорлдкома».[54]

Джоан Ласс, партнер. Звучит!

Если ты живешь в Бронксвилле, то можешь считать, что у тебя все хорошо, пока… пока не попадаешь в Нью-Кейнан, штат Коннектикут, где располагался загородный дом Дори Каминса, старшего партнера-учредителя фирмы «Каминс, Питерс и Лилли». Дори Каминс жил там как феодал: его поместье включало три особняка, рыбоводный пруд, конюшни и беговую дорожку для лошадей.