Штамм. Вечная ночь

Судно шло на расстоянии пятнадцати километров от побережья Массачусетса в районе Нью-Бедфорда, что напомнило Фету об одной из наиболее интересных записей в бумагах Сетракяна, которые он отобрал и оставил вместе с «Люменом». В этой записи старый профессор рассказывал историю состоявшегося в 1630 году плавания Уинтропа, который вместе со второй волной колонистов переправился через Атлантику в Новый Свет на одиннадцати кораблях спустя десять лет после «Мейфлауэра». Один из кораблей, называвшийся «Хоупвелл», перевозил три украшенных красивой резьбой ящика с неизвестным грузом. Пуритане высадились в районе нынешнего Салема, штат Массачусетс, но потом переместились в Бостон (их привлекло изобилие пресной воды). Условия обитания поселенцев были весьма суровы. В первый год умерло двести человек, их смерть объяснили болезнями, а не истинной причиной: сами того не зная, они перевезли стригоев в Новый Свет и стали жертвами Патриархов.

Гибель Сетракяна оставила невосполнимую пустоту в жизни Фета. Ему так не хватало советов этого мудреца, его общества, но самое главное — не хватало интеллекта Сетракяна. Уход старика стал не просто смертью, но и критическим (и это не преувеличение) ударом по будущему человечества. Ценой собственной жизни профессор передал в их руки священную книгу «Окцидо люмен», но не оставил средства для расшифровки фолианта. Фет принялся прилежно изучать страницы книги и блокноты в кожаных переплетах, содержащие глубокие таинственные размышления старика, иногда перемежающиеся незначительными бытовыми наблюдениями, списком покупок, финансовыми расчетами.

Василий раскрыл французскую книгу и, естественно, обнаружил, что и здесь ничего не может понять. Но некоторые великолепные рисунки говорили сами за себя; на иллюстрациях во всю страницу Фет видел какого-то старика с женой, они убегали из города, сгорающего в священном огне… на одном из рисунков его жена превращалась в прах. Даже Фет знал эту притчу. «Лот…» — вспомнил он. За несколько страниц до этой он видел другую иллюстрацию — на ней старик защищал двух мучительно красивых крылатых существ, архангелов, посланных Господом. Фет захлопнул книгу и посмотрел на обложку. «Sadum et Amurah».

«Содом и Гоморра… — догадался он. — Садум и Амурах — это Содом и Гоморра…»

Фет вдруг почувствовал себя знатоком французского. Он вспомнил одну из иллюстраций в «Люмене», почти идентичную иллюстрации во французской книге. Не по стилистике или утонченности, а по содержанию. Лот защищает архангелов от людей, желающих совокупиться с ними.

Ключи к разгадке крылись здесь, но Фет не мог толком обнаружить ни один из них. Даже его руки, большие и грубые, как бейсбольные рукавицы, казалось, были абсолютно не приспособлены для манипуляций с «Люменом». Почему Сетракян выбрал его, а не Эфа, почему именно ему вручил эту книгу? Эф был явно умнее, гораздо начитаннее. Черт, да и этот треклятый французский он наверняка знает! Но Сетракян был уверен, что Фет скорее умрет, чем позволит книге попасть в руки Владыки. Сетракян хорошо изучил Василия. И очень любил его, проявляя терпение и заботу, как старый отец. Твердый, но сердобольный, Сетракян никогда не давал Фету почувствовать, что тот плохо соображает, что мало знает; напротив, он с огромным прилежанием и вниманием объяснял ему все детали, отчего Фет чувствовал себя частью общего дела. Сетракян сделал его членом команды.

Эмоциональную пустоту в жизни Фета заполнил совершенно неожиданный источник. В первые дни, проведенные в железнодорожном туннеле, непредсказуемость и одержимость Эфа росли, и все это явно усилилось, стоило им выйти на поверхность. Нора же, видя изменения, стала все больше полагаться на Фета, доверяться крысолову, давать утешение ему и искать утешения у него. Со временем Фет научился отвечать ей. Он восхищался твердостью Норы перед лицом непосильного отчаяния. Многие другие были подавлены безнадежностью, сходили с ума или же, как Эф, позволяли отчаянию изменить себя. Нора Мартинес явно разглядела что-то в Фете (может быть, то же, что разглядел в нем старый профессор): врожденное благородство, более свойственное вьючному животному, чем человеку, и что-то еще, о чем даже сам Фет до недавнего времени не подозревал. И если это его свойство (стойкость, решимость, безжалостность — что уж там это было) привлекало Нору в таких чрезвычайных обстоятельствах, то и сам он изменялся к лучшему.