Я вывалился в обесточенный транспортный туннель и помчался вниз по наклонному полу, с трудом преодолевая сопротивление воздушного урагана, помогая себе импульсами ранца, цепляясь за малейшие выступы и неровности, распластавшись, точно большое насекомое. Форменный ад — вот что такое подземный уровень, у которого нарушена герметичность. Листы облицовочного пластика, алюминиевые панели, дверцы распределительных щитков, целые тонны бытового мусора — тряпок, старой обуви, оберток от пищевых брикетов, — кружась и сталкиваясь, устремились вперед, сметая все на своем пути. Болты и заклепки вперемежку с мелкими камушками барабанили по стенам словно пули. Один такой снаряд с треском ударил меня в грудь, оставив на покрытии брони глубокую ссадину и едва не оторвав меня от стены. Но я был упрям и к тому времени, как саперы заделали проход, и ураган стих, сумел добраться до диспетчерской — маленького зала среди бесконечной череды ремонтных боксов и каморок подстанций. Два человека за пультами в наспех одетых скафандрах послушно вздернули руки при моем появлении — я пересилил в себе рефлекторное желание закатить в выбитую очередью дверь бинарную гранату. Один из тех двоих оказался женщиной — слишком характерно оттопыривалась серебристая ткань на груди. Я выпустил пару СНОБов — теперь, когда воздушные вихри прекратились, я мог, наконец, обрести дальнее зрение.
— Откройте все шлюзы в северном направлении. Обесточьте оборонительные системы в своей зоне ответственности, — приказал я на общей частоте.
— Оборона не в нашей компетенции, — попытался возразить мужчина. — Силами самообороны командует штаб, он на пятой станции, их системы нам не подчиняются.
— Тогда отключайте всё. Обесточьте все системы в вашей зоне.
— Но там люди. Обходчики. Они же погибнут без магистралей жизнеобеспечения.
Я бью его прикладом в грудь. Я умею убеждать. У меня есть стимул — где-то неподалеку продолжают гибнуть мои товарищи. Мне легко делать выбор между их жизнью и жизнью мятежников. Тонкая оболочка легкого скафандра — слабая защита. Высокого мужчину отбрасывает в угол, он катится кучей безвольных тряпок. Он врезается головой в стенку распределительного шкафа, и женщина невольно делает шаг в сторону упавшего — я и сам было решил, что шлем оператора не выдержал удара. Но ствол винтовки, направленный в грудь, останавливает ее порыв. Она отворачивается к кубу голографического дисплея и пальцы ее мелькают по виртуальным кнопкам. Вскоре становится тихо — гул вентиляции стихает. В темноте тревожно моргают тусклые аварийные плафоны.
— Я отключила автоматику — у меня высокий уровень доступа. Без нее системы жизнеобеспечения не отключить — защита против диверсий, — тихо поясняет женщина, открыв шлем. У нее каштановые волосы и бледное лицо с большими глазами. Губы ее дрожат. Она поджимает их, пытаясь не показать свою слабость. — Можно, я помогу Джону?
— Можно. Но не делайте резких движений, — предупреждаю я.
Она помогает своему товарищу подняться. Открывает его шлем. Мужчина болезненно морщится, потирая грудь. Ему больно дышать — наверное, ребра повреждены. В моргающей полутьме лицо его, кажется, состоит из одних костей.
— Все шлюзы открыты? Я к вам обращаюсь, мэм!
— Все, кроме двух — шестой и восьмой заблокированы автоматикой и недоступны.
— У вас много воздуха в баллонах? — зачем-то интересуюсь я.
— На четыре часа, — отвечает она после короткой паузы. Лоб ее прорезан длинной вертикальной складкой. Она рассекает ее лицо надвое — при каждом моргании плафонов.
— Вас освободят после того, как мы захватим станцию, — говорю я, стараясь придать голосу как можно больше убежденности.
— Освободят? Что вы имеете в виду? — с тревогой спрашивает она. Мне отчего-то трудно смотреть ей в глаза, хотя они практически неразличимы в глубине темных глазниц. — Эй, послушайте, мы выполнили ваши требования. Мы не сопротивлялись. Мы даже убили своих товарищей, как вы приказали. Мы простые диспетчеры — не солдаты. Оставьте нас в покое. Пожалуйста.
— Именно это я и собираюсь сделать — оставить вас в покое, — говорю я как можно более жестко. Так я пытаюсь скрыть свою неуверенность. Минуту назад я готов был перебить тут всех до одного, а вот поди ж ты… Наверное, усмешка моя все же видна сквозь блики на лицевой пластине — женщина смотрит на меня, не желая поверить в то, что я хочу сделать. Ее напарник, похоже, никак не может взять в толк, что происходит. Крутит головой, переводя взгляд с меня на нее, и обратно. А происходит вот что — я не имею права оставить их в тылу. Но что-то мешает мне забить их прикладом или выволочь в длинный туннель с одним-единственным рельсом на потолке и прострелить им затылки. Я приказываю подоспевшим саперам обездвижить их. Сэм смотрит недоуменно, но все же не задает вопросов — тратит порцию дефицитного затвердителя, чтобы насмерть приклеить людей с безвольно поникшими головами к полу лицом вверх. Я закрываю их лицевые пластины. Женщина пытается скрыть слезы. Голос ее дрожит от гнева:
— Чертов придурок! Мы же задохнемся! Лучше уж пристрелите меня!