Штирлиц, он же Исаев

Дорнброк закрыл глаза и сдержался; ему хотелось сейчас рассмеяться – Дигон заглотал крючок. Дорнброк давно готовил этот удар. Он сейчас проверял Дигона. Тот на какое-то мгновение доказал свою озабоченность, более того – испуг, и Дорнброк сделал вывод, что Дигон никак не консультировал свои торговые операции ни с государственным департаментом, ни с ЦРУ, которые могли бы санкционировать его торговлю с Китаем в плане общего зондажа, выгодного правительству. Дорнброк сейчас получил еще одно подтверждение своему давнишнему убеждению, что Дигон во всех своих операциях преследует лишь собственные выгоды, а никак не выгоды Америки. Главное, что Дигон теперь у него в руках. Он теперь пойдет за ним, за Дорнброком, а Дорнброк во всей азиатской комбинации преследует не своекорыстные выгоды концерна, но будущее германской нации, которая должна быть нацией со своим сверхмощным оружием. Для этого он готов пожертвовать сотнями миллионов марок… Надо уметь терять: только такой человек, который умеет легко терять, может в конце концов найти.

…Айсман дожидался вызова в соседней каюте. Она была обшита голубым атласом. По разводам наперегонки бегали острые зеленые зайчики – по морю шли мелкие, быстрые, пожирающие друг друга волны.

Когда его пригласил Дорнброк, Дигон впился своими цепкими выпуклыми глазами в Айсмана и быстро, оценивающе оглядел его фигуру, лицо, костюм; Айсман отметил даже, что американец успел обратить внимание на его хромоту, хотя, когда он стоял, хромота не была заметной.

– Доложите план возможных мероприятий, Айсман, – сказал Дорнброк. – Подробно, как вы докладывали мне. Этот господин не просто мой друг, этот господин помогает нам делать общее дело, так что предельная откровенность, предельная.

Айсман ожидал, что Дорнброк пригласит его сесть, но председатель этого делать не стал, углубившись в просмотр бумаг.

– Есть, по крайней мере, три надежных варианта… Первый: в наших возможностях сделать в филиале ЦРУ на Дэй-Шао-Чоу маленький пожар. Это наши люди в Гонконге могут гарантировать…

– Материалы, – Дигон ткнул пальцами в папку, лежавшую на столе, – уже могли уйти в Штаты.

Айсман отрицательно покачал головой:

– Я прилетел оттуда вчера. До понедельника не уйдут, сегодня уик-энд.

– Так. Дальше?

– Можно провести операцию запутывания…

– То есть?

– Мы постараемся поставить вашим парням в Гонконге и Сингапуре парочку противоречивых материалов, которые опровергали бы эти – компрометирующие вас…

– Уже лучше. Еще что?

– Устранить тех ваших сотрудников, которые открывают тайны врагам…

– ЦРУ мне не враг.

– Я понимаю… Но ведь они говорили об этом не ЦРУ. Ваша разведка лишь перехватила эти разговоры…

– Нет, нет, – сказал Дигон, – не годится. Кому нужна кровь в нашем деле…

– Какой вариант вы утвердите? – спросил Айсман. – Какой из первых двух?

– Второй. Это лучше…

– Но этот вариант тоже не вегетарианский, – заметил Айсман, – здесь нам придется тоже несколько пошуметь.

– Не понимаю, – сказал Дигон.

– Это не наше дело, Айсман, – заметил Дорнброк. – Вы делаете свое дело, и нам нет нужды знать, как вы его делаете. Мы лишь оценим результаты вашей работы. Итак, утверждаем второй вариант…

Все было разыграно точно. Айсман не был участником комбинации – в данном случае его не посвятили в подробности. Поэтому его доводы, как и вопросы Дигона, звучали убедительно и очень искренне… Беседа была записана на пленку и снята двумя микрокинокамерами. Синхронность звука и текста была очевидной. Дигон дал санкцию на акт, направленный против его страны, против Центрального разведывательного управления. Сегодня Дигон будет ознакомлен с этими материалами – тут надо бить в открытую. От него потребуют решения: либо он во всем идет с Дорнброком, либо его сегодняшняя беседа, направленная против его правительства, и его предложения, которые караются по федеральному закону, будут переданы в Вашингтон, и тогда ему придется тяжко – конкуренты утопят его, стоит лишь Дорнброку начать бой. Надо загнать его в угол, проиграть с ним партию, подобную той, которую Гейдрих некогда играл с ним самим. Дело есть дело, тут нельзя церемониться – карты на стол, решение должно быть принято сразу же… Дигон не готов к таким методам – он сломается. Он станет человеком Дорнброка… Таким образом, в нужный момент и в определенный час сработают такие механизмы, которые приведут в действие людей в сенате и конгрессе, заинтересованных в Дигоне. И сделает это Дигон во имя Германии, которую представляет Дорнброк. Он не сможет этого не сделать, ибо он попался. Они же прагматики, эти американцы, Дорнброк всегда видел в этом их главный недостаток. У них вместо бога бизнес. А у него бизнес во имя бога, которым для него стало будущее нации.

– Кто этот парень? – спросил Дигон, поднимаясь (скрытые в фальшивых иллюминаторах камеры шли за ним следом). – Он производит впечатление делового человека.

– Верно, – ответил Дорнброк, глядя на Дигона с улыбкой, – он прошел хорошую школу у Гиммлера…