Штольни, тоннели и свет

Среди зимы разобрали и увезли юрту, пригнали несколько МАЗов с новенькими вагончиками на платформах, построили сборнощитовую контору. Нулевой цикл закончился, и Лева, как Харин до него, сделав свое дело, сыграв свою роль, стал вытесняться за ненадобностью. Он порывался начать врезку тоннеля, выступал с инициативами, при этом будто натыкался на невидимую стену, не понимая начальства и законов, управляющих организацией. Его методично наказывали за то, что не начата проходка тоннеля, и молча, ничего не объясняя, били по рукам за всякую попытку начать эти работы.

Такырбас раздувал штаты, заключал новые невыполнимые договоры и подряды, нагонял план, обесценивая труд рабочих. Чего хочет? — удивлялся Лева. — Чтобы люди, как марионетки, по приказу делали вид, будто работают, не просили зарплат, по первому зову были готовы к порке и переносили ее восторженно, как главный инженер управления Кудаков. Того секли больше всех, но он был в милости и получил квартиру.

Ходили слухи про огромный перерасход зарплаты. Кудаков все безжалостней черкал ведомости, срезая и без того низкий заработок. Росла и до того высокая текучесть кадров. Лева уже без печали и обид узнал, что из-под Ташкента приглашена бригада проходчиков, а с ними начальник участка. Новенькие вагончики, пахнущие свежей краской, стояли закрытыми, ждали новоселов.

Они приехали: человек двадцать разом, больше, чем вся предыдущая смена. С повышенным чувством собственного достоинства — их звали издалека, с желанием показать, как надо работать. Вместе с ташкентцами был их новый начальник, с виду самоуверенный и сильный. В простенькой меховой куртке, с курчавой копной жестких рыжих волос вместо шапки, с обветренным, шрамленым лицом пирата, он прошел под испытующими взглядами ветеранов, прищурил глаз, как над стволом мушкета, и на всех повеяло переменами: большими деньгами и работой до изнеможения.

— Я — ваш новый начальник участка, — пророкотал прокуренным голосом. — Объехал объекты, посмотрел… Это не работа — бурить по два метра в смену, по десять часов убирать породу из забоя. Кто пригрелся на такой спячке, всем доволен — пишите заявление и… свободны. Останутся те, кому совестно перед женами ездить этакую даль за полторы сотни рублей.

Облетела работяг и приросла к новому начальнику кличка «Боцман». Позднее узнали, что она эта мотается за ним по стройкам века вот уже лет двадцать.

Быстро переменился поселок: стали рядами жилые вагончики, появились душевая, сушилка, столовая-кухня. Контора — крепостными стенами замкнула квадрат двора. В его середине сделали клумбу, огородили круг кирпичом — ребро на ребро — привезли машину чернозема. Над одним из жилых вагончиков установили громкоговоритель. Ташкентцы привезли с собой магнитофон и проигрыватель.

В половине седьмого в метель или стужу по пояс голый Боцман стоял на середине заветренной клумбы. Его голос чугунного отлива грохотал, будто палкой лупил по металлическим стенам вагонов:

— Бичевье, охламоны, лодыри, кто опоздает на раскомандировку — вздрючу!..

Клюшкин, опять ночью жрал? Дождешься!.. Гусь! Это что за шуба? — шофер Гусев шел умываться в душевую, не вылезая из спальника, проделав отверстия для ног, из клапана торчал сизый нос. — За порченное имущество высчитаю… Гусь птица вредная, вонючая…

Га-га-га!.. Славка, долго потягиваться будешь?

Славка-бич высунул заспанную физиономию из-за двери, ежился от ветра, раздумывая, а стоит ли идти через весь двор, чтобы умыться.

— Славка, пасть порву! Га-га! За усы и в дихлофос, как таракана.

Боцман подскакивал к вагончику с громкоговорителем, тарабанил кулаком в дверь.

Громкоговоритель начинал хрипеть, шипеть, наконец взрывался блатным напевом:

«Водочка! Как хорошо на свете трезвым жить!»

Боцман, довольный, снова выскакивал на центр клумбы, что-то кричал, размахивал руками, таращил глаза, хохотал и ругался. Но его не было слышно. Это он для разминки дыхания костерил новый день.

На раскомандировке начальник в ударе:

— Чих-пых! Пиши заявление и вали на все четыре… Мне такой моторист не нужен: опять дэска не работала.

— Я всю ночь ее перебирал.

— Хе-хе! Он перебирал, — Боцман яростно пучил глаз, казалось, выхватит из-за пазухи если не фитильный пистоль, то, по крайней мере, ракетницу. — Я в дизелях не волоку, и то зашел в половине пятого, за пятнадцать минут наладил, а ты спал в душевой.

— Я — грелся! Откуда знать, что маслопровод забит? Случайность. Я двадцать лет с дизелями…

— Лошадь двадцать лет почту возила, читать не научилась… Пиши! — Решив за полминуты один вопрос, он переходил к следующему: — Балобаев, вчера пил? А ведь у нас «сухой закон» не отменен. — Боцман пытался придать бандитской роже вид административной рачительности и становился похож на волка из детской сказки, переодетого в бабушку: — Уходи, парень, по собственному желанию.

— Всего полстакана, другие вон…

— Другие работать умеют, — Боцман рыкнул, щелкнув крепкими зубами, плечо вперед, грудь колесом: — Мишка ночью сорок метров набурил, у него третий разряд, а ты с пятым всю смену гайки подкручиваешь.