Штольни, тоннели и свет

У Клюшкина глаза как помидоры. Боцман видит их и хохочет:

— Камушки с горы катаем? Бильярдом развлекаемся?!

— Взрываем. Сыплет и сыплет… Там сай, — сипло оправдывается Клюшкин.

— На скалах опохмелишься! Возьмете еще одного уркагана, затащите трубопровод.

Обольем склон водой, заморозим и начнем врезку.

— Раскумарил, начальник!

Работяги толпой вывалили из раскомандировки, тарахтя и подымливая, их ждал участковый автобус — появился уже и такой. Жертвы дня скулили: самодур! князек!

Найдется и на него управа.

Работяги кивали, смущенно соглашались, неохотно сочувствовали уволенным: не без самодурства начальник, но, вообще-то, необидный. С ним, бывает, поругаешься, а зла нет, не то что Такырбас: тот только посмотрит — а его уже по стене размазать хочется, слово скажет — думаешь, поскорей бы зубы почистить… Да и как посмотреть: раз моторист — обеспечь светом, раз бурилыцик пятого разряда — давай метры, не чеши языком.

Участок разделился надвое. Новые вагончики заняли приехавшие вместе с Боцманом, напротив — выгоревшие на солнце, посеченные ветрами и песком, здесь все остальные. Прибывшие на своей стороне вывели краской «ул. Ташкентская». Ветераны не остались в долгу и на своем обшарпанном вагоне написали «ул. Алма-Атинская».

Новые проходчики держались особняком, считая себя привилегированными. Но когда пришло время первой зарплаты и они ставили подписи в ведомости вперемешку с алмаатинцами, потом толпились возле конторы, надеялись, что есть другая ведомость, особая, ведь Такырбас клятвенно обещал приличную зарплату — а тут голый тариф.

Загудела, засомневалась улица Ташкентская.

Как можно? Бросили прежнюю работу, квартиры, жен, не с бухты-барахты явились на стройку: все сделали по уму, заслали разведчиков, протолкнули своего человека в начальники участка, затребовали гарантийное письмо, что в течение двух лет будут обеспечены квартирами в Алма-Ате. Шумели: мы — сила, мы — костяк участка, с нами надо считаться. И все-таки, сомневалась улица Ташкентская.

Боцман, ошарашенный, сидел в вагончике-раскомандировке, чесал кудлатую голову, плевал, стараясь попасть в урну метра за три от него, огрызался:

— Откуда я знаю, почему? Сами видели, как я наряды закрыл. Обводит нас Такырбас: хитер, зараза! Не зря бородавка на глазу:

— Но ведь нужны же мы ему: не может же он не хотеть, чтобы работа была сделана в срок и качественно?!

— А если он нас и с квартирами на фонарь посадит? — пробубнил осторожный голос из-за спин, и двадцать глоток сдетонировали: — …Письмо… Суд… Придушим гада…

Боцман ударил кулаком по столу — посыпались бумаги из шкафа.

— Хватит! Подождать надо. Завтра на работу не выходим, отгул. Пара уркаганов смотается в Копенгаген, бухнем и разберемся…

Трое подошли к скале, что над порталом будущего тоннеля, сюда зимой только на час-полтора заглядывало солнце. Курили, поругивали Боцмана: придумал — на такую высоту трубы тащить. А как варить стыки? Тонкий оцинкованный металл — ювелирная работа. Но холодно было стоять на месте. Один завел сак — автономный агрегат-сварку, попробую, говорит, может, что получится. Клюшкин обвязался алюминиевой проволокой, полез на скалу. Закрепился за выступ, вытянул проволокой трос и блок. Если через него трактором потянуть став? Может, что и получится. Хоть бы для вида, чтобы Боцман не орал. Попробовали. Цепляясь за камни, по сантиметру пополз вверх трубопровод.

Клюшкин с Хасаном скакали на высоте, ломами поправляли поднимавшиеся трубы.

Клюшкин сбросил телогрейку — опохмелил краснорожий, в пот бросило.

К обеду к ним подкатил Боцман на участковом зилке, погрозил снизу кулаком, покричал для порядка: попробуй, сорвись — пасть порву! Погоготал:

— Клюшкин, оклемался! Га-га-га! Аккорд вам пробью, падлой буду!

Облили скалу водой, запаковали слоем льда, стали подгонять погрузмашину, дэски, компрессоры. Все было готово для врезки. Приехал Кудаков на новом газике с личным шофером за рулем. Должность та же, да сам не тот, недавно еще скакавший козлом, теперь был важен, вальяжен и нетороплив. На нем импортная дубленка, финские сапоги.

Явно, премиями его не обносили. И Боцман заскромничал, превратившись в застывшую почтительность, в большое внимательное ухо. Абиш увидел его и сказал мне потом, что у него снова появилась надежда отвоевать урочище.

Главный ворчал:

— Отчего скалы разрушаются? Лед! Он имеет свойство ломать даже железо. Стыдно не знать… Школа.

— Не первый раз врезаюсь, — осторожно оправдывался Боцман. — На БАМе посложней места проходили.

— А вдруг камень сверху? — раздраженней заговорил Кудаков. — Короче, не спорь!

Пробрось над тем местом швеллер, — указывал рукой в лайковой перчатке, — на него бревна, сетку. Обезопась место и можешь начинать… А трубу скинь. Скоро начальство приедет — не подумало бы чего.

Утром Боцман, отводя в сторону глаза, сказал Клюшкину, чтобы трубопровод демонтировали. Тот сплюнул, ничего не ответил, не припомнил обещанный аккорд. После раскомандировки сел в автобус с рюкзаком, из-под телогрейки торчал ствол дробовика.