Штопальщица

Она спустилась вниз, в спортивный зал, где собраны тренажеры последнего поколения, образцы лучших достижений фитнеса. Подумала, что неплохо бы переодеться и сделать широко разрекламированные 130 движений вверх-вниз лежа на спине, руки за головой. Она столько раз показывала эти упражнения, как лучший способ избавиться от лишнего веса. Нет. Не сегодня, такой же зал есть и в студии, лучше завтра прийти на час раньше, там будут хотя бы свидетели того, как она неустанно тренируется. Она почувствовала, что очень устала. Не сегодня, конечно. Вообще устала. В процессе жизни. А это неправильно.

Джоанна поднялась наверх и прошла в кабинет.

Телефон на столе зазвонил, как будто дожидался появления хозяйки. Джоанна машинально, просто от неожиданности подняла трубку – сегодня звонки не предполагались. Голос Бена Рэддла звучал уверенно:

– Джоанна, у меня новость. Надеюсь, она будет приятной. Гость пятничного шоу – Кеннет Томпсон. Его новая книга наделала много шума, он нам необходим. Все договоренности уже сделаны. Извини, что просто ставлю тебя в известность.

– Бен, ты не очень вовремя. Но все равно, – вторя его грубоватой интонации, резко ответила Джоанна, – встреча с ним не состоится. У меня к нему особое отношение. Для меня он всегда останется мальчиком, который развозил пиццу. Извини, просто ставлю тебя в известность.

– Неостроумно. Мальчик, который, как ты говоришь, развозил пиццу, – того и гляди, президентом станет. Очень резво раскручивается, за ним кое-кто стоит, а имена самые, что ни на есть…

– Имени Джоанны Джойс в этом списке нет и не будет. Бен, я все сказала. Я сама решаю, кто и зачем появляется в моих шоу. Прошу вспоминать об этом до того, как договариваться с кем бы то ни было. Извини, сейчас не самое лучшее время для споров. Поговорим в другой раз и на другую тему.

Джоанна повесила трубку. Ее охватила злость. Нормальная и привычная, дающая тот особый драйв, который стал ее визитной карточкой. Состояние, в котором она обыкновенно и находится. От которого нет отдыха – даже на один день. Даже сейчас, когда у нее есть все, что необходимо. И много лишнего тоже есть – для поддержания статуса очень богатой и влиятельной женщины. Влиятельной… Она усмехнулась. Какого черта влиятельной, если она работает, как вол, и в единственный выходной раздаются такие звонки! От продюсера, который считает это возможным! Она подошла к столу и выдвинула тяжелый ящик, почти скрытый от глаз. Два альбома с фотографиями хранились в нем. Джоанна открыла один из них и пролистала несколько страниц. Вот она – старая карточка, где наглый мальчишка Кеннет улыбается глупышке Сильвии, а та улыбается ему. Он высокий, темноволосый, глаза озорные. Как она сохла по нему! Потом ждала – вдруг Кеннет появится снова. Он наговорил с три короба про то, что любит, женится, и у них будут дети. Она раскисла и поверила, ведь Кеннет говорил так искренне! А он трахнул ее, а потом сделал вид, что ничего не произошло. Да, на следующий день она прибежала в пиццерию, где он работал, точнее – гонял на мотоцикле и развозил пиццу. В сером шлеме, закрывающем лицо. Кеннет промчался мимо и не заметил ее. Промчался мимо.

На другой день она снова пришла. Окликнула его, а он небрежно так: «Привет, Сильвия!», – и отвернулся. Просто отвернулся – очень занят. И занят важным делом – ему надо прикрепить к мотоциклу коробки с пиццей, он очень спешит. Отмахнулся от нее, как от чего-то неважного, несущественного, уверенный, что она понимает. Понимает, что ничтожна, некрасива, нелепа. Наверное, это даже правильно, что все случилось именно так. Последняя капля, переполнившая чашу обид и перелопатившая Сильвию до основания, в результате.

Она еще долго любила Кеннета, даже пыталась его выследить. Потом рыдала, сидя дома и не понимая – за что он с ней так обошелся. Когда богатые парни ее бросали – она и претензий не имела, те другие совсем. Понятно, что Сильвия им не пара. Но задорный нищий Кеннет казался спасителем. Он так искренне смотрел на нее! А отпихнул ее, не задумываясь. Это подкосило, лишило сил. Она хотела покончить с собой, написала прощальное письмо – а вернее, список своих обид на жизнь. Решилась, даже приступила к процессу ухода из жизни. А потом вдруг поняла, что хочет жить гораздо больше, чем умереть. Что еще не время, какой-то Кеннет не вправе приговорить ее к смерти. Даже тем, что отмахнулся.

Она станет другой. Совсем другой. И никогда не будет зависеть от чьей-то прихоти.