Шторм

В ее голове громко звучит голос Алекса:

"Я буду слушать эту запись каждый день, и она поможет мне примириться с тем, что произошло на борту "Амфитриты". Мне нечего бояться. Ужас исчезнет, не сразу, со временем, но исчезнет. – Пауза. Дыхание. – Я сообразил, что дело неладно..."

Кейт судорожно тычет в кнопку, пока воспроизведение не прекращается. Она вырывает наушники из ушей, перекатывается и бесцеремонно трясет Алекса за плечо. Тот издает три или четыре невнятных, хрюкающих звука, пока наконец не поворачивает к ней голову.

– Что это? – спрашивает Кейт.

– Ты о чем?

Она тянется и включает свет. Алекс крепко зажмуривает глаза.

– Что ты делаешь?

– Что это такое? – спрашивает она, указывая на плейер.

Он слегка приоткрывает глаза и сонно бормочет:

– Мой плейер, что же еще? Разве он похож на что-то другое?

– Вижу, что плейер, я не о том. Что в нем за запись?

Алекс еще в полусне, а потому отвечает не подумав:

– Та, которую мне велела сделать эта женщина, психолог.

– Что за психолог?

Поняв, что сболтнул лишнего, он мгновенно стряхивает сон. Но уже поздно.

– Что, на хрен, за психолог, Алекс?

Он вздыхает.

– Я побывал у психолога.

– Зачем?

– Хотел, чтобы кто-то беспристрастно и непредвзято оценил мои ощущения. Мне подумалось, что разговор с человеком нейтральным, непричастным к этой истории поможет мне выработать правильный взгляд на все произошедшее.

– Правильный? Скажи лучше, бредовый. Что, вообще, за собачью чушь вбили они тебе в башку?

– Это не чушь. Она сказала, что у меня посттравматический синдром, вызванный стрессом, и что я с этим справлюсь.

– А почему ты мне ничего не рассказал?

– Потому что знал, как ты на это отреагируешь.

– Но ведь у нас с тобой был уговор! Мы условились, что будем говорить об этом только между собой.

– Я знаю.

– Получается, что меня тебе недостаточно, так, что ли?

– Кейт, успокойся.

– Не указывай, что мне делать, хренов обманщик!

Кейт соскакивает с кровати и бежит в ванную. Алекс лежит на спине, сетуя как на ее иррациональность, так и на собственную глупость, – угораздило же его вообще припереться сюда с этим чертовым плейером! Спустя некоторое время он устало спускает ноги на пол и идет за ней.

Она свернулась клубочком у ванны и выглядит несчастной и беззащитной. Голова опущена, колени прижаты к подбородку, руки обхватывают голени. Алекс опускается на корточки рядом с ней.

– Малышка, прости, – говорит он. – Возвращайся в постель. Мы поговорим об этом утром.

Она не отвечает. Он начинает гладить ее по голове. Никакой реакции. Он кладет руки ей на плечи, но его прикосновение не вызывает отклика.

– Уходи, Алекс, – говорит Кейт, не поднимая головы. – Просто уходи.

* * *

На этом жизнь в рыбацком поселке для него заканчивается. Он пытается продать дом и, хотя покупателей на него, с учетом разыгравшихся в нем событий, так и не находится, все равно перебирается в Абердин. Уже не мальчик, он устраивается в публичную библиотеку. Работа однообразная, по большей части нудная, но зато его опьяняет свобода. Каждый новый день он встречает с восторгом человека, вышедшего на волю после долгого заточения в темнице и впервые увидевшего солнце. Собственная квартира, собственная жизнь. В большинстве своем люди воспринимают это как должное, но для него все в новинку. Словно он заново родился на свет.

У него море возможностей для чтения. Каждый вечер он берет домой книгу и поутру, приходя на работу, возвращает ее уже прочитанной. Чем меньше он сообщает о себе, тем менее вероятно, что коллеги узнают что-то о его предыдущей жизни и поймут, насколько он зелен и наивен.

Из своей скорлупы он выходит медленно. Товарищи по работе знают его как человека спокойного и сдержанного, на самом же деле все обстоит несколько сложнее. Он не распускает язык, пока не понимает, как "это" делается, – а под "этим" подразумевается жизнь как таковая. Правила социального общения для него в диковину, и молчание служит ему защитой.

Люди, с которыми он работает, не представляют собой ничего особенного. Чем больше он с ними общается, тем меньше, как и они, понимает себя. Мелкие душонки, занятые своей никчемной жизнью, сводящейся к пустяшным интригам, сплетням и переживаниям по поводу продвижения по службе. А главное – все они глупцы. С каждым днем он проникается к ним все большим презрением, о чем они даже не догадываются.

На одной из первых для него рождественских вечеринок помощница библиотекаря, перебрав, подходит к нему и говорит, что, когда он только поступил на работу, все гадали, чему приписать его нелюдимость – робости или высокомерию. Теперь, когда он вроде бы начал вылезать из раковины, ясно, что это была робость.

Объяснять ей, что изначальная робость давно сменилась высокомерием, он, разумеется, не находит нужным, бормочет что-то невразумительное и позволяет ей увлечь его под омелу.