Шторм

Когда машина отъехала, он задремал. Внезапно он увидел мать, четче, чем когда-либо. Клетчатый фартук повязан у нее на животе, волосы собраны в хвост, от этого лицо казалось более худым, чем на самом деле. Она выглядела несчастной. Он понял, что вообще не помнит, чтобы мать улыбалась или радовалась. В тот день она испекла мальчикам булочки, булочки с повидлом. Это было что-то новенькое, и они набили животы до отвала. Еще им дали газировку, каждому по бутылке, хотя обычно такое угощение они получали только на Рождество или на день рождения. И хотя они с братом счастливо переглядывались, был какой-то привкус у этой радости, как будто в воздухе витало предчувствие трагедии. Мать казалась задумчивой, вместе с ними не ела. Когда все булочки были уничтожены, она выгнала их во двор. Слишком хороший вечер, чтобы сидеть дома.

В тот год это был самый теплый летний день, и они вернулись домой только поздно вечером. Отец был дома, взгляд его пылал от ярости, а вот матери нигде не было. В тот момент он все понял.

Дорога заняла всего несколько минут. Без каких-либо объяснений кровать выкатили из автомобиля и внесли в дом. Другие запахи и эхо подсказали ему, что потолки здесь гораздо ниже, чем бывает обычно в социальных учреждениях. Он точно все еще находился в Рейне, но где именно? Он не мог различить свет и темноту, и все же казалось, что вокруг него сгустилась вечная тьма. Колеса кровати поставили на тормоз — он приехал. Дверь открылась, ее запах исчез.

Через десять минут дверь снова открыли. Шаги были незнакомыми: тяжелые, шаркающие, из-за них кровать слегка вибрировала. Запах какой-то неопределенный. Он слышал дыхание, тяжелое, больше похожее на сопение. Посетитель даже не пытался скрыть свое присутствие. Он лежал, не зная, чего ожидать. Его гость вел себя очень странно. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение к шее. Он испугался, решив, что его сейчас задушат, но посетитель просто стоял и рассматривал его. Затем медленные приволакивающие шаги вокруг кровати, сопровождаемые тем же носовым дыханием, как будто человеку было важно рассмотреть его со всех сторон. И хотя ситуация определенно казалась угрожающей, что-то подсказывало ему, что тот, кто снова замер возле него, не хотел причинить ему зла.

Вдруг он понял. Это она, умственно отсталая девочка. Вот и последнее доказательство того, что все происходящее — месть. Давно задуманная месть.

Я так и не простил ее за то, что она сделала. Она пришла к выводу, что не может так больше жить, и выбрала самый простой выход. Самый простой и самый малодушный. Каждый вечер с того самого дня я говорил с ней, спрашивал ее снова и снова, почему она бросила меня. Я понимал, что ей досталось, но все равно я не хотел, чтобы она покоилась с миром. Я хотел, чтобы там, в потустороннем мире, она не находила бы себе места и мучилась чувством вины. Поэтому я продолжал обвинять и задавать вопросы: как она могла? Почему она бросила меня с ними: отцом, умеющим только ненавидеть, и братом, с которым у меня не было ничего общего? В тот вечер во мне что-то умерло, Алине. А потом постепенно вырос новый я. Тот, кем я стал.

Глава 32

Рино позволил себе появиться в участке только в десятом часу. Как и ожидалось, поиски Шура Симскара успехом не увенчались, полицейские бросили эту затею примерно через час после того, как тот улизнул. Рино, теперь уже совершенно уверенный в том, что пожар подстроили, понимал, что дело принимает новый оборот. Началось оно с останков мальчика, но теперь все было завязано на том, кто, по всей видимости, был братом убитого, на том, кто полгода назад чуть не погиб. И именно к нему этим утром собирался зайти Рино. И пусть пострадавший не может говорить или писать, все-таки можно найти способ с ним пообщаться. Что там говорила медсестра? Он изредка отвечает им с помощью жестов. Может быть, просто никто не спрашивал его о том, что его действительно волнует. Возможно, он только и ждал момента, чтобы рассказать, о несчастном случае, который вовсе не был таковым.