Шторм моей любви

– Мама, все будет хорошо. Ты двоих дочерей родила и обе здоровые, а тоже… низкая свертываемость крови.

Раиса Никитична прижала руку ко рту и начала качаться. Не знаю, сколько мы сидели, когда она прочистила горло и прохрипела:

– Нет. Нездоровые. Мой первый ребеночек умер.

Резко повернулась к ней, пытаясь осознать услышанные слова, и выдохнула:

– Лена… не…

– Я… родила мертвую девочку, – прохрипела она и всхлипнула. – Носила в себе неделю… мертвую. И когда стало плохо… привезли в больницу. После того как ее… у меня началось сильное кровотечение. Мне хотели удалить матку, но потом… Потом… В общем, жива осталась благодарю золотым рукам Котиковой. Она вытащила с того света и сказала, что больше я не смогу родить, да и не нужно, если не хочется на кладбище лежать.

Смотрела на нее и ждала… очень ждала продолжения. Мать вздохнула и, отвернувшись в сторону, чтобы руками резко вытереть слезы на щеках, проговорила дрожащим голосом:

– Когда услышала ее слова… после такой потери, как с ума сошла, – посмотрела на меня и, кивнув, добавила: – Да, так и было. А тут… девочку молоденькую привезли после родов. Изнасиловали ее, как она мне поведала, но матери вовремя не сказала, а потом поздно было. Сбежала от позора. Сама худющая, запуганная… отмучилась и… скрылась в неизвестном направлении, оставив записку позаботиться о ребенке, что ребенок от насильника ей не нужен. Кто такая, даже не знали, пришла, когда уже воды отошли. Ненашенская, но и не из района. Чужая.

– И ты…

Женщина укуталась в шаль посильнее и выдала:

– Я… пошла к гинекологу и попросила отдать мне девочку. В то время, так не было, как сейчас, и они… записали ее мне.

– Выходит, Лена не твоя… – пораженно ахнула, чувствуя, как моя малышка с силой пинает меня, и внизу живота ощущение, что мне туда свинца налили.

– Моя! Непутевая, злая, но моя, – грубо проговорила мама со слезами на глазах, вновь повторив: – Моя. Я же… с ней… с первого дня. Мать ей. Всегда считала, что неважно кто родил, главное, кто воспитал. Но… Лена… она другая, хотя я воспитывала с отцом вас одинаково. Всей душой любила, считала дочерью, вместо той, что потеряла.

Накрыла ее дрожащие руки своими ладонями и проговорила:

– Но как же… почему ты решилась на вторые роды, тебе же… запретили?!

– Я… не специально. Боженька отблагодарил. Да, я верю, что так и есть. Случайно вышло, и не я смогла отказаться. Тлела во мне эта надежда родить, верила, что смогу. Кого послушаешь, у всех нормально, а беременность проходила тяжело. И я решилась. Отец переживал. Он хоть и строгий, а, знаешь, какой! За меня горой. Жаль, что тебе такой не встретился. А этот… непутевый…

Обняла ее и прошептала:

– Мама, а если… если со мной что-то случится… Я хочу, чтобы моя девочка росла с отцом, ведь это и его ребенок. Я напишу письмо Александру, и если я… ты отдашь мое послание ему.

– Какой он отец?! – резко проговорила она. – Сволочь!

Сжала руку и сказала:

– Нет! Он… не откажется от своего ребенка, и я не буду скрывать. Пообещай, что если…

– Нет. Не говори так! Все будет хорошо. И не нужно…

– Прошу… – умоляюще прошептала, зная, что мама обязательно так и сделает.

Она смотрела на меня и кусала губы, не знаю, что думала, но тихо проговорила:

– Хорошо, если… она будет жить с отцом. Но…

Обняла ее всхлипывающую, и успокоила:

– Это так… чтобы я была спокойна. Не волнуйся.

Она кивнула и крепче меня обняла. Резко выдохнула, вновь чувствуя шевеления дочери и внезапный захват мышц, сдавливающий до такой степени, что тут же приподнялась, расставив ноги на ширине плеч, тяжело дыша.

– Ой, пойдем в дом. Ты замерзла, – с волнением сказала мама, поправляя телогрейку на мне.

– Ты иди, чай ставь. Моя девочка буянит. Сейчас отойду, и зайду, – стараясь улыбнуться, предложила ей.

Она кивнула, и пошла, а я продолжала стоять, поглаживая живот, надеясь, что сейчас все пройдет, и можно будет идти следом…»

Закончив читать со слезами на глазах, пытаясь не всхлипывать, и замечая, что осталась только половина странички, стало страшно. Перевела взгляд на жужжащий телефон, но не притронулась. Продолжила:

«Санкт-Петербург – мой любимый город.

Села писать… пока жду… скорую. 39 недель. Плохо себя чувствую несколько дней, а полчаса назад пошло кровотечение. Буду надеяться, что вернусь с дочкой. Кроватку не собирали, Толик займется, как только рожу.

Сейчас он стоит на улице, так как у нас не работает домофон, и ожидает помощь, переживая за меня. Коркинов замечательный мужчина, самый лучший. Очень рада, что повстречала его. Уверена, что он будет хорошим отцом моей малышке. Никому нас не даст в обиду.

Очень хочу, чтобы эта запись была не последней, хотя сейчас меня трясет и мне нужно что-то делать, чтобы не паниковать. Поэтому пишу...

Идут…

Ни пуха ни пера!»

Дочитывая последние строчки дневника, кусала губы, глотая слезы. Повернулась в кресле к окну и просто сидела, закрыв глаза, пытаясь успокоиться. В груди как будто камень образовался, не дающий вздохнуть.