Шторм на Крите

Весь вечер Вера Федоровна отдавала распоряжения, бесцеремонно «тыкала» Антону Ильичу и звала его не иначе как «милок», перебивала всех за столом и задавала вопросы бестактные и неуместные. Девчонки, как она их называла, переглядывались, прыскали со смеху и всем своим видом показывали, как неловко им за свою родительницу. Они старались сгладить ее слова и поминутно извинялись за нее перед Антоном Ильичом. Ему, однако, было ясно, что неловкость их деланная. Ни дочь, ни внучка не пытались осадить старушку и, несмотря на очевидную глупость ее речей, к ней прислушивались и ее команды выполняли.

Антон Ильич с удивлением смотрел на Юлю. Она казалась ему другой, не похожей на ту Юлю, которую он успел узнать за эти дни. Сегодняшняя Юля не имела ничего общего с девушкой из самолета, величественной и слегка даже высокомерной. Напротив, она держалась робко, временами почти заискивающе, и Антон Ильич видел, как она старается изо всех сил, чтобы родственницам, в особенности матери, здесь нравилось. Они и впрямь были дружны – дочь и мать; сидели рядышком, переглядывались и хохотали над какими-то им одним понятными словами. Вместе они парировали старушке, и ни разу не случилось такого, чтобы одна говорила одно, а другая другое. Во всем они были единодушны, во всем согласны, всюду поддерживали друг друга, и если одна начинала говорить, вторая подхватывала и заканчивала фразу за нее. Когда они ели, то неизменно лазали в тарелку друг к дружке и пробовали еду. Так же они пили напитки – принесут стакан и поставят перед Юлей, так она тут же попросит принести вторую соломинку для матери, и наоборот. Даже одеты они были одинаково, обе в светлых брюках и черных майках, только Юля еще прихватила с собой пиджачок, но и его она сняла со спинки своего кресла и подала матери, когда той стало прохладно.

Антон Ильич смотрел на них и сам не понимал, отчего с каждой минутой ему становилось все грустнее. В том, что Юля была так дружна с матерью, не было ничего предосудительного, тем более она и сама рассказывала ему об этом. Однако он чувствовал себя так, словно этой дружбой, этой неоспоримой схожестью во всем они как будто отторгают его и указывают ему, что он им совсем не нужен. Та близость, что сложилась между ним и Юлей, таяла на его глазах. Вчера они ели вот так же, из одной тарелки, а сегодня она почти не смотрела в его сторону и наверняка даже не помнила, что он заказал и что ел. Она не стремилась помочь, когда старушка Вера Федоровна одолевала его своими расспросами, и лишь прыскала со смеху да переглядывалась с матерью, слушая их со старушкой разговор.

Еда старушке не понравилась. Как, впрочем, и само заведение, и грек-официант, и погода на острове, и вся эта затея приехать на Крит.

– Я не хотела ехать, – сообщила она Антону Ильичу. – Я говорила, здесь будет плохая погода. У меня подруга ездила в прошлом году, как раз в это время, в октябре. Здесь весь месяц лил дождь. Весь месяц!

– Бабуля, в этом году погода совсем другая, я же говорила тебе.

– Молчи.

– Но вчера здесь было солнце!

– Что ты понимаешь? Смотришь в своем, как его, интернате…

– Интернете!

– И думаешь, что все знаешь. Разве они тебе правду скажут? Они же там врут! Чтобы такие дураки, как ты, поверили и денежки свои им отдали. Правильно я говорю, милок?

Антон Ильич молчал.

– Во-от! Бабка хоть старая, а жизнь-то знает.

Он едва выдерживал старушкины россказни, но решил никак на них не реагировать. Спорить с ней было бесполезно, да и сил на это у него не было – к вечеру он окончательно разболелся, любое движение отдавалось болью в голове, и он с трудом сидел, стараясь не шевелиться. Он подбадривал себя надеждой, что церемония знакомства вскоре закончится и дальше все пойдет как прежде, Юля снова станет такой, как была, и их жизнь вернется в нормальное русло.

Разговор не клеился. Юля видела это и старалась заговорить на какую-нибудь отвлеченную тему, но старушка всякий раз обрывала ее на полуслове очередной своей идеей:

– Милок, в моей комнате дверь скрипит. Надо бы смазать.

– Мама, мы четыре номера посмотрели, ты что? – с наигранным возмущением произнесла Наталья. И объяснила Антону Ильичу:

– Полдня с ней заселялись. То ей постель не нравится, то ей шумно, то жарко. В конце концов, нам поменяли телевизор, принесли халаты и… Было что-то еще, я забыла.

– Принесли чайник и чашки с блюдцами, – сказала Юля.

– Точно! Вот так мы с ней путешествуем, – вздохнула она.

В другой раз старушка принялась ворчать на погоду.

– И зачем было тащить меня сюда? В гостинице ведь могли поесть. И идти никуда не надо было. Юлька, это все ты!

– Но здесь же лучше, – возразила Юля, показывая на обстановку вокруг себя.

– В отеле мы всегда успеем поужинать, – подхватила Наталья.

– Тем более, там знаешь, сколько народу! – продолжала Юля.

– Сколько? Небось, не так много. Кто ж сюда приедет-то? В такую погоду? Умные люди сюда не приедут. Это мы вот только. Посмотри, ветрище-то за окном какой. И дождь того и гляди опять пойдет. Как домой-то возвращаться будем?