«Шторм» начать раньше…

И вот сейчас Тараки кажется, что все-таки он был прав – революция-то победила. Но и здесь Симоненко увидел смещение акцентов: победила не из-за революционной ситуации и силы партии, а в первую очередь из-за слабости режима Дауда. Николай Нестерович чувствовал, что не будет мира на этой земле, пока у власти будут находиться Тараки или Амин. Потому что вся история Афганистана – это непримиримая борьба между двумя пуштунскими племенами – дуррани и гильзаями. Закрыть на это глаза, не брать в расчет – это уподобиться страусу, ибо последние двести лет страной управляли представители дуррани. А к несчастью революции и партии, Тараки и Амин относятся как раз к противоположному лагерю – племени гильзаями – и уже за одно это обречены на сильнейшую оппозицию, противостояние. Сейчас противник пока в шоке, не очень организован, но ведь придет время, когда дуррани начнут предъявлять свой счет. Это историческая неизбежность, которую Тараки тоже не хочет замечать и придавать ей серьезного значения. У него сейчас все хорошо, у него нет проблем, а что там, за порогом, он просто не желает знать и видеть. Он победитель, победитель, победитель! Даже принимая делегацию КПСС, с определенной долей высокомерия посмотрел на старых знакомых: когда-то я вынужден был просить у вас встреч, вы кое-как снисходили ко мне, но теперь я – председатель Революционного совета, глава правительства, Генеральный секретарь победившей партии. Не верили?

Барство и снисходительность Тараки почувствовал Симоненко и по его отношению к советским советникам. Единственным, к кому тот еще относился более-менее уважительно, оставался посол. Да ладно отношения, в остальном ведь тоже остался прежним – прогнозирующим, дискутирующим, причем теперь уже не только и не столько об афганских делах.

– Я виню Насера в том, что он не оставил после себя преемника, – глубокомысленно изрекал Тараки, давая оценку уже мировому революционному движению. – Он умер, и Египет сразу же ушел в стан врага. Я, например, такой ошибки не повторю, у меня уже есть преемник. – Он похлопывал по плечу находившегося всегда под рукой министра иностранных дел Хафизуллу Амина.

Насколько недальновидным, догматичным выглядел Тараки, настолько хитрым и коварным показался Амин. «Смесь шакала с гиеной», – сказал о нем кто-то из делегации, и Симоненко согласился в душе с такой характеристикой. Сдерживала по отношению к Амину и информация о том, что во время учебы в Америке он возглавлял там землячество афганских студентов. Ни один из подобных «старост» не миновал внимания ЦРУ. Ни один до и после Амина. Неужели только он один не приглянулся им? Честолюбие, хитрость в сочетании с великолепными организаторскими способностями и огромной работоспособностью – на эти человеческие качества, надо думать, многоопытное ЦРУ не могло не клюнуть. Или он у них на очень глубоком крючке и в свое время они предъявят счет? В общем, со временем Амин может стать для Тараки самым страшным врагом, такие люди умеют выжидать, они редко торопятся.

По наблюдению Николая Нестеровича, не замечал, не хотел видеть Тараки и еще одну опасность – углубление кризиса в отношениях с «Парчам». Отношения между фракциями, объединившимися перед революцией, сейчас, при дележе портфелей и должностей, вновь осложнились. Вновь Тараки и Бабрак называют «Хальк» и «Парчам» не крыльями НДПА, а самостоятельными партиями. И если после революции Тараки хоть некоторое время старался проводить более сбалансированную политику и доверял пусть и не главные, но все же и некоторые министерские посты парчамистам, то сейчас, спустя всего два месяца после победы, начал понемногу оттеснять их от управления страной.

Открыто возмущается пока только Кадыр, главный исполнитель революционного восстания. По его мнению, революцию ведут куда-то не туда, и он, если убедится в этом, готов совершить третий переворот в своей жизни и свернуть головы тем, кто предает Апрель.

Кадыр… Кадыр… Совершенно непредсказуемая личность. В свое время Дауд умело использовал офицеров-коммунистов, вернее, их стремление к постоянным переменам. Ведь только благодаря перевороту в армии, который совершили в 1973 году Кадыр, Ватанджар и Гулябзой, он смог поднять руку на короля. Дауд не забыл этой услуги: сержанта Гулябзоя сделал офицером, получил повышение в должности Ватанджар, Кадыр же стал начальником штаба войск ВВС и ПВО, подполковником. Авторитет в армии рос у него стремительно, хотя как политический лидер он не мог представлять опасность. И опять же в силу своего происхождения, вернее, малочисленности и непопулярности племени, из которого он был выходцем. Не та страна Афганистан, чтобы не придавать этому значения. Но Дауд понял, что Кадыра могут просто использовать другие силы, точно так же как и он в свое время, вместо тарана. И незадолго до апрельских событий убрал ретивого сорвиголову подальше от армии, назначив его директором небольшой мукомольни.