Мужской голос пробился через стены Ада. Значит, мысли всё же получали звуковую оболочку… Или нет? Темнота в глазах становилась вязкой, липкой, ощутимой. Так вот как наступает конец? Ни яркого света, ни хлопанья крыльев ангелов, ни хвостов рогатых – ничего. Только нестерпимая боль: её, своя…
И вдруг стало страшно. Страшно уходить вот так. Пусть заслужил – пусть! Но она должна знать, что он раскаялся, должна услышать.
– Ка… Ка…
– Прости меня! – громким криком сорвались слова с губ, забирая последние силы.
– Что случилось? Что…
Соколовская, вырвавшаяся из хватки Халиева, подбежала к Терехову и застыла с широко раскрытыми глазами.
– Прости меня!
Последнее, что она услышала от него – сквозь боль, сквозь слёзы, сквозь борьбу…
–
Собственные слова звучали в ушах, как смертный приговор. Это она убила его. Она… И за что? За то, о чём всегда мечтала?..
– Прости меня… – прошептала Катя, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы, а земля медленно уходит из-под ног.
– Шторм! – выкрикнул Терехов, увидев, как обмякло тело младшего сержанта. – Шторм! Шторм!!!
Однако он не двигался. Пальцы мужчины крепко сжали грязную ткань футболки:
– Держись, чёрт тебя дери! Ты же всегда шёл против системы! Борись за жизнь, сука! БОРИСЬ!!!
ЧАСТЬ II. «ДВА ПУТИ – ОДНА ЖИЗНЬ»
ЧАСТЬ II. «ДВА ПУТИ – ОДНА ЖИЗНЬ»
Глава 2.1. Живой…
Глава 2.1. Живой…
Родной город встречал проливным дождём. Над землёй грузно висели синие тучи. Порывистый ветер время от времени пытался сдвинуть их с места, но безуспешно. Крупные капли стучали по стеклу, быстро сползая по прозрачной поверхности и исчезая где-то внизу под вагоном. Всё казалось бледным, серым и угрюмым.
Как там говорил великий русский классик: «Осенняя пора – очей очарованье?»[1]
Катя печально улыбнулась, мрачно глядя в окно. Жаль, что нельзя было остаться во Владимире навсегда, хотя расстояние – особенно такое незначительное – для него не будет преградой. Улыбку как рукой сняло. Последний месяц Стас просто как с цепи сорвался. Звонки, сообщения, встречи – он не оставлял её в покое нигде: ни в реальном мире, ни в виртуальном. И сколько бы ни говорила, что между ними всё кончено, парень словно ставил блок на слова, пропуская лишь то, что хотел слышать.После её возвращения из Чечни он пытался быть заботливым, как в добрые школьные времена, однако, когда понял, что отношения сходят на «нет», отступился. Возможно, сказалась потеря брата – они ведь были лучшими друзьями – а возможно, причина крылась в чём-то другом, но на душе стало легко. И вот теперь в её мир снова вторгались. Зачем? Катя закрыла глаза, коснувшись лбом холодного стекла вагона. Электричка медленно приближалась к конечной.
Москва… Огромный город, оживлённый мегаполис, давил на неё как четыре стены маленькой душной комнаты. Пребывание в нём опустошало, то и дело напоминая о прошлом. Да, он заставлял страдать, травил при любом удобном случае как бездомного щенка, бросал в спину насмешки, однако был жив. А теперь… Память снова вернула к весенним событиям.
–
Катя медленно моргнула. Справедливость… А что такое справедливость? Такая же высокопарная ерунда, как честь, долг и всё остальное, чем засоряют голову с малолетства, ни черта не зная о них. Но он знал. Он знал и верил, и сделал всё, чтобы отстоять свои убеждения, чтобы спасти её жизнь…
– Мы прибываем на конечную станцию. Просьба быть внимательными и не забывать свои вещи.
Приятный женский голос повторял уже заученную за последние месяцы речь, сообщая, что электричка дальше не идёт. Катя взяла рюкзак с лавки напротив и приготовилась выходить. Она почти добралась до дверей, когда в кармане раздался рингтон мобильного. Достав телефон, девушка посмотрела на экран. Чёрт!
– Привет, Стас.
– Почему ты не сообщила, что приедешь днём?
– Я…
– Не столкнись с твоей мамой на лестничной клетке, так бы и пребывал в неведении, – продолжал отчитывать её Ерёменко. – Ты видела, какая погода за окном?