Шторм. Отмеченный Судьбой (СИ)

– Нет, она молчит и обсуждать ничего не хочет. Я не давлю: надеюсь, что вот-вот обо всём расскажет сама, но чем дольше тяну, тем больше она замыкается в себе. – На лице Алевтины Николаевны отразилась тревога. – И что самое страшное: даже после той вечеринки наша дочь не была настолько безразличной ко всему окружающему. Расскажи, что произошло на лестничной клетке.

Артём выдержал паузу, словно собираясь с мыслями, а затем, проведя ладонью по лицу, сказал:

– Они любят друг друга.

Исподлобья он посмотрел на растерянную Алевтину, ожидая её реакции, но та молчала.

– Я не знаю, когда между ними успели завязаться отношения, но то, что это сильно и взаимно, признаёт даже мой закоренелый прагматизм. Наша дочь сейчас страдает из-за любви к парню, которого мы обвинили в её изнасиловании.

– Мы не просто так обвинили его.

– Мы поторопились с выводами, Алевтина, и это факт, – устало произнёс Богданов. – Пошли на поводу у эмоций, когда нужно было использовать разум. Мы выслушали лишь одну сторону и вынесли вердикт, а стоило послушать другую.

В глазах супруги он всё ещё видел непонимание.

– Когда разговаривали с Вадимом, – пояснил Артём, – он сказал, Шторм тоже не помнил, что случилось между ним и Катей.

– И ты в это веришь? Сейчас можно говорить всё, что угодно: прошло полтора года. Но ты же сам видел, как ей было плохо.

– Она держалась до тех пор, пока мы не убедили её, что Шторм воспользовался ею, намеренно напоив и доведя до бессознательного состояния. Давление, которое оказывали, не оставило ей другого выбора, как принять домыслы за истину.

– Артём…

– Да, все аргументы выглядят притянутыми за уши, но чем больше думаю, тем сильнее понимаю: это на самом деле может быть правдой.

В кухне стало тихо. Алевтина смотрела на мужа, стараясь прогнать старые страхи прочь, но получалось с трудом. Появление новоиспечённого сына шокировало, но уверенность, что он никогда не займёт Катиного места в сердце мужчины, успокаивала. Однако теперь, когда тот пытался отказаться от обвинений, который сам же и построил, испугало не на шутку.

– Ты говоришь так, потому что узнал, что Александр – твой сын. Если бы не кровное родство, ты бы даже рассматривать эту версию не стал.

В голосе женщины послышались нотки отчаяния. В руках появилась дрожь и, закрыв лицо ладонями, она крепко зажмурилась.

– Я боялась этого с того самого дня, когда мы стали семьёй. Но ты убеждал меня…

– Алевтина…

– Я поверила, однако Судьбу не проведёшь.

– Алевтина! – повысил голос генерал-майор. – Услышь меня, родная! Они. Любят. Друг. Друга. – Продиктовал отдельно каждое слово он. – Любят! Я сейчас пытаюсь найти лазейки, думая в первую очередь о нашей дочери, а не о себе.

Тишина. Его не слышали.

– Послушай меня, дорогая, – Артём взял её за руки, – сержант двадцать лет считал отцом Бориса Шторма, неужели ты думаешь, что открытая правда изменит его отношение к нему? Думаю, нет. У меня тоже сейчас есть только один ребёнок, которого я могу назвать своим, и это – Катя.

На губах Алевтины Николаевны появилась тусклая улыбка. Вытерев мокрые дорожки на щеках, она согласно кивнула.

– Если Александр когда-нибудь сочтёт возможным наше с ним общение, я буду рад, но после всего случившегося, признаюсь, мне будет сложно смотреть ему в глаза. Особенно если догадки относительно его невиновности окажутся верными.

В этот момент в дверях кухни показалась Катя. Бледное лицо, красные глаза с глубокими тёмными тенями, сбитые волосы… Молча она прошла к шкафу и взяла с полки стакан.

– Катюша… – робко произнесла Алевтина Николаевна. – Ты… Как ты, милая?

Налив воды, Катя сделала несколько больших глотков, после чего поставила стакан на стол и также медленно двинулась к выходу из кухни.

– Кать… – позвал её Артём Геннадиевич. – Поговори с нами. Мы с мамой места не находим.

Вдруг замерев в дверном проёме, она развернулась и посмотрела на родителей. В глазах плескалась боль.

– Вот как? Ну что же, давайте поговорим. О чём сначала? О том, как однажды отправили в Чечню морального урода? Редкостный был подонок, скажу я вам, который исключительно благодаря своему жестокому характеру спас из чеченского плена вашу ненаглядную доченьку, а сам стал калекой и получил печать «Псих» в личное дело. Об этом вы хотите поговорить? Или о том, как он лишился лучшего друга, смерть которого до сих пор не может себе простить? – Из её глаз покатились слёзы. – А может, вам рассказать о том, как я без ума влюбилась в него, когда он вернулся? Хотя, пожалуй, не стоит, иначе семейный военный совет снова решит сослать его с глаз долой, благо, опыт такой уже имеется.

– Катя…

– Ах, неувязочка! – Её ладонь театрально коснулась щеки, а на лице отразилась наигранная досада. – Не получится. А почему? А потому что в этот раз он никого ни к чему не принуждал, представляете?

Алевтина Николаевна закрыла рот рукой, борясь с эмоциями. Слова дочери больно били по совести, шокируя своей язвительностью и едким сарказмом. Это говорило лишь об одном: она была в отчаянии.