Папа бросил на меня предостерегающий огорчённый взгляд. В нашем доме можно было терять носки и домашнюю работу, даже портфель с учебниками можно было терять как минимум раз в неделю, – не будем называть имён
«Крики порождают негативную энергию и вредную межличностную токсичность, – говорил папа. – К тому же от них голова болит».
– Френки, – сказал он сейчас строго.
Бёрди поморщилась от беспокойства. Она похлопала по ковру рядом с собой.
– Хочешь собирать пазл вместе со мной? – предложила она. – Смотри, тут подсолнухи!
И она робко улыбнулась.
Мысли в голове вспыхивали и гасли, как гирлянда на ёлке. Вспыхнут.
Погаснут.
Вспыхнут…
Погаснут.
Чем дело кончится, неизвестно.
Может, я сяду к Бёрди. Может, буду собирать пазл. Может, мама права, и сегодняшний день надо посвятить семье и только семье.
Но вдруг я вспомнила, как легко Айви сказала: «Да это мы так называем «Краболовку». Ка Эл».
Она и Теа теперь не разлей вода, они говорят про себя «мы». Ей даже не пришлось называть её имя. Я и Айви тоже когда-то были так близки. Если я пропущу этот обед, может, она меня больше никогда не пригласит? Может, в нашем незримом соревновании Теа Трабвелл вырвется вперёд, к финишной черте?
Я перевела сердитый взгляд на родителей и посмотрела на них с чувством полнейшего бессилия и раздражения. Чего-то они недоговаривают. Дело не в забитом холодильнике. И не в драгоценном семейном общении. Дело в
И – у меня было время подумать, так что теперь я совершенно уверена, – именно в тот миг всё пошло наперекосяк.
5
Умирающий вид искусства
По словам его банковского менеджера, папина работа не соответствовала текущим рыночным тенденциям. Или, как говорил сам папа, портреты домашних животных были благородным, непонятым и умирающим видом искусства. Или, как говорила мама, мы были на мели.
Потому что по некой таинственной причине слишком мало жителей нашей деревни – или
Папа винил Интернет. Всего за 9,99 фунта можно было загрузить фотографию вашего питомца с любого мобильного телефона, даже разбитого, и уже через два дня получить кухонное полотенце, футболку
И он ни за что не соглашался сбавить цену хотя бы до £274,99. Ну что ты будешь делать?!
– Мам? – я посмотрела на неё с мольбой. Мама зарабатывала тем, что подбирала персонал для кейтеринга, поваров и официанток. – Ты же говорила, что декабрь был удачным месяцем!
Но она покачала головой.
– Да, технически так и есть, но мы отложили мои комиссионные на то, без чего нам не выжить, – на еду и отопление…
– Которое всё равно
– А ну-ка! – сказал папа. – Сбавь тон. Энергетические поля в этой комнате только что скончались. Я нутром чувствую. Это очень печально.
Я закатила глаза так громко, как только могла.
– Это я тоже услышал, – пробурчал папа.
– Пожалуйста, перестаньте, – заныла Бёрди.
– Да уймитесь уже, – сказала мама. – Мой любимый фильм начинается…
– АХ, ПРОСТИТЕ! – рявкнула я. – ПРОСТИТЕ, ЧТО ПОРЧУ ВАМ ЖИЗНЬ СВОИМИ ПРОСЬБАМИ…
– Довольно! – Папа стал размахивать руками, будто отгоняя энергетические поля от источника опасности. – Уходи, Френки, – сказал он, – вернёшься, когда успокоишься.
– Но…
– Сейчас же.
Я сердито глянула на него, поняла, что смысла продолжать разговор нет, и потопала наверх, в свою комнату, а слова боли и отчаяния так и застряли в горле. Что происходит с сильными эмоциями, если тебе не разрешают их чувствовать? Куда они деваются?
Взрослые всегда начеку, правда? С самого нашего рождения они сортируют наши чувства на хорошие и плохие, наводят в них порядок, сминают, придавая им другую форму, если им не нравится, как они выглядят, будто чувства сделаны из пластилина. Детская песенка «Тише, малыш, не плачь» – на самом деле длинная лекция о том, как важно молчать, только положенная на музыку. А когда мы взрослеем, нам то и дело говорят «Не сердись!», «Успокойся!», «Не вешай нос!» и «Ни в коем случае не устраивай пожар в ратуше, даже случайно».
Когда мы грустим, нам велят радоваться, но если мы смеёмся, то всегда слишком громко. Когда нам весело, нам велят сидеть тихо. А потом пристают с вопросами: «Всё в порядке? Ты что-то затих». В этой игре не выиграть, как ни крути.