Шторм по имени Френки

Ресницы. Постойте, неужели у меня и вправду моча на ресницах? Разве такое возможно? За ночь я обрызгала себя с ног до головы собственной мочой? Может, выпила слишком много горячего шоколада вчера, когда мы вернулись из…

На одно жуткое, чудовищное мгновение мой мозг отключился… из «Краболовки»? Конечно. Наверняка я выпила слишком много горячего шоколада, когда мы вернулись домой.

Хотя, дайте подумать, разве мы вернулись?

Я никак не могла вспомнить. Не могла отыскать ни одного воспоминания о том, как мы попрощались и поднялись по тропе-убийце к дому. А что мы ели на обед? Какой вкус был у чизкейка? В голове пусто.

Постойте.

Нет.

Кое-что я помню. Была собака. Она лаяла. «Неужели это единственное, что ты помнишь?» – спросил внутренний голос.

Я нахмурилась и беспокойно заёрзала в луже. Нет. Всплывали и другие фрагменты. Не очень приятные.

Мы бежали?

– Быстрее, быстрее! – раздавался мамин голос, глухой, обречённый.

Почему мы бежали? Я ждала, затаив дыхание, что ещё мне вспомнится. Но нет, ничего. Моё сознание напоминало поле на закате, скрывающее невидимые тайны, шелестящие в траве.

Я подняла руку, чтобы смахнуть капли с ресниц. И только тогда обратила внимание на свои руки. Выглядели они неважно, сильно поцарапанные. Все ногти были вырваны.

В тот момент я впервые почувствовала леденящее прикосновение страха. Будто холодный мокрый нос неторопливо обнюхивал меня. Привет. Просто хотел тебе сказать, что я рядом!

К счастью, не всё так плохо. Я слышала обнадёживающий звук газонокосилки за окном. Если кто-то стрижёт газон, значит, жизнь продолжается. Это научный факт.

Хотя зачем папа стрижёт газон в январе? И с каких это пор наша газонокосилка так грохочет? И – вопрос из другой оперы, но, безусловно, заслуживающий внимания – что это скрипит у меня на зубах?

Я засунула палец в рот, чтобы проверить, и когда вынула его, оказалось, что он весь в песке.

Вода на ресницах. Песок во рту.

Мне кажется, именно тогда я всё поняла. Случилось что-то страшное. Мой мозг будто зарос высокой травой, и эта мысль мельтешила между стебельками так быстро, что я не могла разглядеть её как следует и подобрать правильное слово.

Но я всё поняла.

– Мам? Пап? Бёрди? Кто-нибудь?!

Я заставила себя сесть в кровати. Ещё одно неприятное открытие. Я была не в пижаме. На мне всё ещё была вчерашняя одежда. И вид у неё оказался чудовищный.

Синие джинсы выглядели так, будто их пропустили через шредер в мамином кабинете, – с моих ног свисали полоски ткани. Одну кроссовку я потеряла, вторая едва держался на ноге. А мой новый рождественский джемпер с блёстками, который я с такой радостью надела в ресторан, промок, растянулся и потерял форму. Да ещё и оба рукава были порваны.

А как такое могло произойти? Я упала с кровати? Зацепилась за что-то одеждой? Или сама порвала во сне?

Тот горячий шоколад явно был из бракованной партии.

Очень бракованной.

Я буду жаловаться!

Обессилев, я уронила голову и в замешательстве уставилась на свои ноги.

Множество крошечных белых штуковин торчало из моих бёдер, их было видно через порванные джинсы. Исцарапанными пальцами я попыталась вытащить одну, заметив, что кожа стала бледной и будто резиновой, как испорченный йогурт.

Может, так и бывает с кожей, если всю ночь спать в собственной моче?

Провозившись несколько секунд, мне удалось вытащить одну из белых штуковин, – при этом она издала чмокающий звук, будто присоска, – и теперь я держала её в руке.

Это была ракушка.

8 Возможно, они пострадали

Целая куча ракушек, вросших в кожу, торчали из моих бёдер. Ноги походили на апельсины, утыканные гвоздикой, которые висели на нашей ёлке внизу. И вроде бы мне должно быть больно, но боли не было.

Потому что у меня притупилась чувствительность из-за шока, вот почему.

– Мам? Пап? Бёрди? – закричала я.

Ответа не последовало.

Наверняка они в саду, любуются нашей новой шумной газонокосилкой. Я бросилась к своему окну – смутно вспоминая, что прошлым вечером я не задёрнула шторы, а это очень странно – и выглянула наружу.

Но папы не было в саду, и газон он не стриг.

Оглушительный рёв производили три вертолёта, рассекавших по небу цвета мокрого асфальта. Их поисковые лучи мерцали в облаках.

Я побежала в спальню мамы и папы. Пусто.

Заглянула в комнату Бёрди. Пусто.

Я подошла к её перекошенному окну, выходившему на море. Такого я в жизни не видела. Море походило на переполненную ванну, в которую побросали сломанные игрушки. Из воды торчали здания. Я заметила крышу начальной школы Бёрди. И по меньшей мере семь белых домов-фургонов, качавшихся вверх-вниз на волнах. То тут, то там виднелись красные и жёлтые лодки, разломанные надвое, будто цветные карандаши, испорченные капризным ребёнком.

Я поспешила вниз, хромая в одной порванной кроссовке.

– Мам? Пап? БЁРДИ?!