Шторм

По всей видимости, через несколько недель после приезда сюда он послал домой письмо или открытку, рассказал, как живет, как у него идут дела, и два чувака, его самые близкие друзья, как-то встретились в субботу вечерком и состряпали ответ, записали свои речи на кассету и послали товарищу за границу. У обоих были жены или девушки, одна пара пригласила другую на ужин, и вот они уселись со стаканами в гостиной, в стаканах, естественно, какая-то дьявольская смесь, поэтому язык у них вскоре начал заплетаться, речь стала неразборчивой, хотя записывали не так уж поздно вечером, а начинается кассета с молчания, потом некоторое время слышится громкая болтовня, потом какой-то шум и жужжание, кассету то выключают, то включают снова. «Работает?» — «По идее, должно». Молчание. «Здорово, Сигурбьёрн», — начинает один голос. «Да, здравствуй, дорогой!» — говорит другой, по-деревенски, нараспев, словно на сельскохозяйственном съезде, но вскоре выяснилось, что один из них — член прогрессивной партии, другой — партии независимости; они тут же принялись спорить о политике, сторонник независимости был красноречивее, сказал, что прогрессисты стремятся «нанести ущерб среди общества!», другой же говорил неуклюже, возбужденно, постоянно смеялся так — «о-хо-хо», а когда его прижимали, говорил: «Мне кажется, о-хо-хо, это надуманные теории, о-хо-хо…», но потом они вспомнили о Сигурбьёрне, стали пить за его здоровье, слышно было, как они чокаются, они явно делали это прямо у микрофона, затем вступили женские голоса, мышиные, немного шепелявые: «Твое здоровье, Шигурбьёрн», после чего оба друга засмеялись, словно в том, что женщины чокались, было что-то невероятно забавное…

Если бы это была школьная вечеринка или какой-нибудь любительский капустник, я бы еще понял, даже улыбнулся бы, признавая вклад шутников на сцене: мужики в куртках, один, похоже, надел ее наизнанку, овечьей шкурой наружу; оба навеселе, раскачиваются, как будто нанюхались. Но ведь запись Сигурбьёрна-то на целых девяносто минут, это уже не смешно!

Я не понимал, что к чему…

Вскоре они начали философствовать о жизни Сигурбьёрна за границей. Похоже, он написал им о какой-то вечеринке в общежитии. И друзьям показалось, что это дико интересно, оба горели желанием попасть на подобное мероприятие, вкусить «коридорной радости», как назвал ее тот деревенщина. И второй тоже в карман за словом не полез, сказал, что сам назвал бы ее «коридорным… э-э-э… коридорным весельем»!

«Выключи, а?! — попросил я. — Ради всего святого!»

Но Сигурбьёрн не послушался, думаю, просто он был не в силах поверить, что я не в восторге от такой гениальности, но тут же перемотал чуть-чуть вперед, сказав, что дальше еще смешнее, опять нажал на перемотку, остановил, разговоры стихли, какое-то мгновенье слышалась только музыка, потом ее выключили, снова включили, стали произносить тосты в честь Сигурбьёрна, твое здоровье, твое здоровье, звон и шум, они еще немного опьянели и стали еще больше жевать слова, но были жутко самодовольные, и крестьянин сказал: «Да-да, дорогой Сигурбьёрн, мы тут в комнате вдвоем, мы, твои друзья, а женщины на кухне моют посуду!» И сказал он это с таким смаком, что его товарищ совсем опьянел от счастья и добавил: «На кухне, да, хо-хо-хо, что их природа… их природа… считает естественным!»

Альфой и омегой в их речах были выпивка, пьянка, водка, «пива и водки в достатке!» — повторяли они, даже когда вроде как завидовали тому, что их друг Сигурбьёрн живет в другой стране; хотя им самим, по их мнению, жаловаться особо не на что, оба они занимались контрабандой; накануне в порт пришел на какой-то посудине их знакомый, прямо из Германии, «и у него на борту было — спасибо! — пятнадцать ящиков пива и двенадцать бутылок водки!» (возможно, кто-то задастся вопросом, много это или мало). Потом они напыщенно рассказали, как варили самогон, купили «сухие дрожжи у Эрлинга», важнее всего тем не менее, чтобы Сигурбьёрн ходил на попойки, он их посол, их доверенное лицо в странах пивных баров и водки, тебя отправили за границу ради попоек, так что будь любезен, ходи по пабам и вечеринкам, наставляли исландские друзья, и докладывай нам, как дела, и не в последнюю очередь, о-хо-хо, на женском фронте, о-хо-хо, ты ведь не пишешь, есть ли в общежитии, о-хо-хо, подходящие кокетки! Последнее, что я услышал, это как в комнату вошел третий приятель и, узнав, что происходит, сказал несколько торжественным пьяным голосом: «Можно ли и мне передать привет дорогому Сигурбьёрну? Пусть у тебя все будет хорошо, дорогой Бьёсси, и пей вдоволь от имени Исландии!»

— Ты не мог бы меня от этого избавить? — спросил я Сигурбьёрна.

— Тебе не нравится? — ответил он вопросом на вопрос.

— Это просто гениально, — сказал я. — Только нельзя слушать слишком большими порциями. Можно получить культурный шок. Ты бы не мог одолжить мне кассету? Я послушаю это в тишине и покое.