Шторм

Я позвонил Йону Безродному и Сигурбьёрну Эйнарссону тоже — Сигурбьёрн, конечно, трус, заладил только: «Не имею к этому никакого отношения, не имею к этому никакого отношения». Пришлось напомнить ему, что он сотрудник издательства. И в свое время помог им завлечь меня в это болото. Мне послышалось, что Сигурбьёрн едва не плачет. Я начал думать, что он меня боится. И Йон тоже говорил что-то в том же духе, мол, не он решает. Только спросил меня, какой договор я подписывал. И что в нем сказано насчет «secondary rights» — вторичных прав. Я ответил лишь, что не держу таких мелочей в голове. И сказал, что это все унизительно, ведь они не сдержали и половины своих обещаний, к тому же я из-за них попал в такое затруднительное положение — и мне кажется справедливым, что мне должны дать возможность спокойно получить эту половину минимального авторского гонорара. Йон был вынужден признать мою правоту, обещал поговорить об этом в издательстве — когда я это услышал, мне стало легче; там должны его послушать, я-то с самого начала полагал, что он главный в этой истории. В итоге я снова переговорил с исполнительным директором Гудстейном, а потом позвонил главному режиссеру и сказал, что договор подпишут представители издательства и получат деньги как мои доверенные лица, а потом рассчитаются со мной — я подумал, что они возьмут себе только небольшую плату за посредничество, и спокойно пошел на премьеру.

Вечер был удивительный. Мы со Стефанией пришли в лучших нарядах, я ни разу не был в театре с тех пор, как лет тридцать назад бабушка водила меня на «Кардамоновый город», там по-прежнему было красиво, мне вспомнился тот первый поход. Собрались всякие знаменитости: министр культуры и тому подобное, атмосфера была очень приятная, все, мило улыбаясь, поздравляли меня, а я отвечал, что принимал в этом небольшое участие… в пьесе, конечно. Потом мы прошли в зал. Неожиданно для меня наши места оказались не в первом ряду, а в пятом или даже в шестом, к тому же в проходе, но я не придал этому значения. И вот начался спектакль. Он был лучше того чтения; «Халли» уже не говорил с оксфордским произношением и стал даже ничего, у него появился зычный смех и шумное сопение, и в чем-то он удивительно напоминал самого Халли — в пьесе он был комическим персонажем, и над ним иногда смеялись; министр культуры, сидевший недалеко от меня, несколько раз даже гоготал. Но пьеса была абсолютно слащавая, и еще эта невыносимая девочка-поэтесса. Все ее реплики начинались со слова «Знаешь…».

«Знаешь, без стихов весь мир стал бы серым». И все в таком духе.

Я прожил без малого сорок лет и все время общаюсь с исландцами, но ни разу не слышал, чтобы люди начинали предложения со «знаешь». Кто-то, возможно, скажет «а знаешь что» — но «знаешь» говорят только в театрах. И радиопьесах. Неужели эти театральные деятели не понимают, насколько это неестественно, слащаво, вымученно, ужасно…

Я размышлял об этом, когда вдруг в зале громко захлопали, начали свистеть и топать, многие повставали и стали кричать «браво», актеры выходили друг за другом, и аплодисменты не прекращались, а потом на сцене появился Иси и режиссер, и Иси неожиданно бросился в зал, указал на меня и повел меня на сцену, к остальным; и тогда стало ясно, почему меня посадили в проходе, так было задумано, и когда меня вытащили на сцену, радостные крики усилились, и мне пришлось поклониться вместе с остальными, я был очень смущен. А за кулисами начались объятия, все едва не плакали от радости, все прошло просто великолепно, и я заметил, что мне тоже почти понравилось, меня все обнимали, целовали, поздравляли… А потом был банкет. Мы со Стеффой сидели за одним столом с Иси, режиссером и главным режиссером театра. И все всерьез считали это громкой победой. «Тьме» пророчили аншлаги, что это будет кассовый спектакль. Как известно, так и оказалось, пьеса получила премию, ее ставили и ставили, зал всегда был полон; билеты распродавались на несколько спектаклей вперед — она всех озолотила, кроме меня…

* * *

Мафия от культуры стала нарасхват приглашать меня на вечеринки, казалось, без меня не обходился ни один прием — похоже, это не такие уж и плохие люди. На одном таком приеме я даже встретил президента, естественно, общался с мэром; издатели, писатели, музыканты — все хотели со мной познакомиться, и, конечно, театральная тусовка, теперь я их человек.

Я старался держаться достойно, по крайней мере, не показывать своих слабостей, они не должны подумать, что я виляю перед ними хвостом. Я выбирал такие стратегические позиции, откуда все было неплохо видно, но чтобы вокруг меня не толпились. Я стоял, разговаривал, позволяя себе говорить только то, что, насколько я знал, от меня хотят услышать, — по людям сразу же видно, когда твои слова в тему. Им явно хотелось услышать непринятые мнения, то, что не могли высказать сами. И в целом я был не очень пьян, не выставлял себя на позорище, и волноваться было нечего, хоть я и попал из грязи в князи…