Штормовое предупреждение

Вообще-то через областные сайты любой может легко выяснить, кому принадлежит та или иная конкретная недвижимость, но имеет ли кто-то недвижимость в таком-то месте, выяснить не удастся, в этом плане традиционное доггерландское законодательство четко ограничительно. Только полиция и прокуратура имеют доступ к информации о физических лицах — к реестрам, касающимся доходов, средств, долгов, рыболовных прав и недвижимости отдельных граждан. Бу Рамнес мог узнать, что у отца Эйлин есть недвижимость на Фриселе, только через полицейского или прокурора.

Может, она забыла, думает Карен. Может, все-таки однажды обмолвилась об этом доме. Другой вариант ужасен, даже думать об этом не хочется. Вслух она говорит:

— Твои родители знают, что Бу тебя бьет?

Эйлин вяло помешивает ложечкой в кружке, качает головой.

— Папа однажды спросил, но я сказала, что нет, — отвечает она, не поднимая глаз.

Повисает безмолвие, обе думают о минувшем лете, когда Карен задала тот же вопрос. И обе молчат.

— И с тех пор ты не пыталась уйти? — немного погодя продолжает Карен. — То есть до вчерашнего дня?

Эйлин глубоко, судорожно вздыхает.

— На этот раз тоже ничего не выйдет, — срывающимся голосом отвечает она. — Ты не понимаешь. Он найдет меня, рано или поздно.

— Да, пожалуй, найдет, — спокойно роняет Карен.

— Значит, ты тоже думаешь, что мне надо вернуться домой?

В голосе Эйлин — безнадежность и удивление. Карен наклоняется, накрывает ладонью ее руку.

— Наоборот. Ты никогда не вернешься к Бу, — говорит она. — Я имею в виду, нам надо позаботиться о твоей безопасности, чтобы он не смог навредить тебе, даже если узнает, где ты. Ты больше не одинока.

— Он заберет детей. У меня нет ни малейшего шанса получить опеку, так он говорит.

— Детей у тебя никто не отнимет. Ты уверена, что он никогда их не бил?

— Никогда. Он хороший отец. Это правда.

Карен стискивает зубы.

— Пожалуй, он получит право временами видаться с ними, может быть, даже право на совместную опеку. Но тебя он больше никогда пальцем не тронет.

Слышится шмыганье, когда Эйлин судорожно пытается втянуть носом воздух.

— Он может явиться сюда в любую минуту. Неужели не понимаешь? Может, уже стоит в саду.

— Внутрь он не войдет, — отвечает Карен со спокойствием, которого не испытывает. — Допивай и поспи. Мы будем дежурить всю ночь, а завтра найдем решение.

54

Они перебирают все варианты, один за другим, и мало-помалу безнадежность тяжким гнетом наваливается на гостиную, где Карен, Лео, Сигрид и присоединившаяся к ним Марике устроили совещание. После того как Карен по телефону рассказала, что случилось, Марике отмела все попытки уговорить ее подождать до утра, немедля села в машину и проделала неближний путь от своего дома в Портланде до Лангевика. Вероятно, на слишком большой скорости, потому что ввалилась на кухню сразу после половины двенадцатого. И вероятно, от сознания, что теперь в доме дежурят четыре человека, Эйлин в конце концов уснула. Или, может, просто от изнеможения.

Они сидят в гостиной и, по мере того как предложения отпадают, одно за другим, все глубже тонут в диване и в креслах. Надолго Эйлин нигде не спрятаться от Бу, это понятно, рано или поздно он выяснит, где она. Сейчас они стараются что-нибудь придумать на ближайшие недели, унять хаос, заручиться временем, чтобы подлечить раны и собраться с силами, чтобы начать процедуру развода.

Дом в Лангевике расположен слишком уединенно, дом Марике в Портланде тоже. Дом Коре и Эйрика в Тингвалле уже лучше, но в ближайшие дни проку от него не будет, потому что хозяева сейчас в Нью-Йорке. Предложение о том, чтобы Эйлин просто забрала детей и на неделю-другую уехала за границу, отметается. Даже если паспорта у нее на руках, Бу наверняка использует этот факт в последующей тяжбе об опеке.

В общем, пока что они топчутся на месте.

— А ее родители не могут на недельку взять детей к себе? — спрашивает Марике, которая до сих пор лишь молча слушала.

— На недельку? Пожалуй, если Эйлин согласится. Она им определенно ничего не говорила. К тому же они опять-таки уехали на праздники. По-моему, в Лондон.

— Тогда у меня, кажется, есть идея.

— Какая? — В голосе Лео сквозит нетерпение. — Есть идея, так выкладывай, черт побери, да поживее.

Вид у него усталый, думает Карен и косится на темные круги под его глазами и на стиснутые челюсти.

— Он умер, — сообщает Марике.

Остальные смотрят на нее пустыми, усталыми глазами.

— Владелец дома, где у меня мастерская, — быстро добавляет она. — Он жил этажом выше. Ему было halvfems[17].

Карен не в силах соображать, что означает halvfems, постигнуть логику датских числительных она даже не пыталась. С ее точки зрения, совершенно безразлично, в каком возрасте владелец дома, где расположена мастерская Марике, сыграл в ящик — в семьдесят пять, в восемьдесят три или в девяносто четыре. Она бросает взгляд на часы. А Марике спокойно продолжает:

— Теперь он мой. Весь. Сын хотел по-быстрому заключить сделку. Et voilà![18] Он целиком мой, — уточняет она на чистом доггерландском.