Штрафбат 999

— Хотя бы переночевать можно будет. Ну, не знаю, не знаю… — неопределенно пробормотал Шванеке.

— Что же по-твоему — в снегу ночевать? Обморозимся к чертям. Давай войдем.

Состояние летаргии, в котором пребывал Дойчман с минувшего дня, куда-то исчезло. Усилием воли он пытался прогнать мысли о смерти Юлии. И сумел. Надо думать о том, как выжить. Теперь он осознал свое нынешнее положение — да, Юлия умерла, ее нет больше, но ее смерть обязывала его ко многому. Теперь он втройне обязан продолжить начатое. В память о ней. Он во что бы то ни стало должен выжить, уцелеть в этой бойне, а потом, когда-нибудь, он продолжит прерванную работу. Пройти через плен будет нелегко, но сейчас ему казалось, что плен даст ему куда больше, чем возвращение к своим. Сколько его товарищей погибло? От этой мысли Дойчман невольно поежился…

Осторожно, стараясь не задеть веток, он стал продвигаться на поляну, таща за собой единственную оставшуюся у него санитарную сумку. Одну он выбросил в панике, когда они убегали в лес. Карл следовал за ним с автоматом наготове.

Когда они подошли к дверям первой хаты, Шванеке вдруг замер на месте.

— Тут кто-то недавно побывал, — убежденно произнес он, принюхавшись. — Час назад, от силы два.

— Как? Как ты определил?

— По запаху, — просто ответил Карл Шванеке. — По запаху, — повторил он.

Между тем сумерки сгущались. Когда они, обшарив первую хату в поисках съестного и ничего не найдя, вышли, очертания трех остальных были уже едва различимы. Во второй хатенке под пеплом еще дотлевали угли, но и здесь было хоть шаром покати, разве что пара рваных мешков из-под зерна.

Обойдя третью и самую большую хату и оказавшись у входа, они кое-что обнаружили. Но не еду.

Шедший первым Шванеке вдруг странно охнул.

— Бог ты мой — тут кто-то лежит, — прошептал он, повернувшись к Дойчману.

Подойдя поближе, Эрнст с трудом различил лежащее ничком на грязном, истоптанном снегу у запертой входной двери тело.

— Послушай… — пробормотал Шванеке. — Послушай, доктор, это… это ведь женщина…

Длинные черные волосы убитой резко контрастировали с белевшей даже в полумраке шеей. Женщина лежала с вытянутыми по бокам руками, пальцы которых были скрючены, словно она в последние мгновения жизни пыталась за что-то уцепиться. Поперек телогрейки на спине темнели четыре небольших отверстия — след автоматной очереди.

Шванеке опомнился первым. Склонившись над телом женщины, он осторожно, будто опасаясь причинить убитой боль, взял ее за плечи и перевернул на спину.

Дойчман невольно пошатнулся. Подойдя вплотную, он понял, кто это. Перед ним лежала Таня. Выражение знакомого лица было странно-застывшим, мертвым, но Дойчману показалось, что Таня улыбается. Ужасал контраст иссиня-черных волос с восковой мертвенной бледностью лица. Полные, чувственные губы были полуоткрыты, будто перед тем, как умереть, девушка шептала что-то, имя того, о ком думала последние дни жизни: Михаил.

— Таня! Танюша! — с трудом переводя дыхание, хрипло простонал Дойчман.

— Как? Ты ее знаешь… знал?

Дойчман кивнул.

— Так это…

— Да, это она.

— Брат! — только и произнес Шванеке. — Что тут… что тут скажешь…

Поднявшись, Дойчман продолжал стоять как изваяние. Потом медленно отошел и по складам прочел нацарапанные по-русски слова на прибитой ржавым гвоздем к спине девушки чуть пониже дыр от пуль бумажке: «НЕМЕЦКАЯ СУКА».

— Ах, свиньи, твари паршивые! — ошеломленно пробормотал Шванеке. — А что тут написано? Ты понимаешь по-русски?

Он вопросительно посмотрел на Дойчмана.

— Эй, доктор, что за дела?

Дойчман взял себя в руки. Тело его словно онемело, члены налились свинцом. Стоило пошевельнуться, как их пронзала острая боль… Но… нет, нельзя… Он не имел права раскисать сейчас… не мог… не должен был…

— Пошли, — сказал он таким тоном, что даже у видавшего виды Шванеке похолодела спина. — Идем!

И Карл Шванеке понял, что от него хотят, и, прислонив автомат к деревянной стене, повиновался Дойчману. Они взяли девушку и осторожно отнесли ее в хату. Смерть наступила, по-видимому, недавно, во всяком случае, признаков трупного окоченения пока не было.

— Не могу на это смотреть… Не могу… — сдавленно бормотал Шванеке. — Вот же скоты! Скоты окаянные!

Они похоронили Таню прямо в хате, вырыв могилу в земляном полу единственной случайно обнаруженной заржавевшей лопатой. Копать пришлось по очереди, и только часа три спустя могила была готова. За все это время они и словом не обменялись.

Берлин

Снова началась воздушная тревога, и больных пришлось срочно переносить в подвал, служивший бомбоубежищем. Доктор Кукиль постоянно оставался у носилок Юлии, склонившись над ней, он изучающе смотрел ей в лицо.

— Вы передали ему? — не открывая глаз, прошептала Юлия.

— Пока нет, — ответил доктор Кукиль. — Я попытался дозвониться до них, но связи не было. Это очень далеко…