Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть первая

– Не имеем права, не положено. Он ехал в полк с грузом, и сам наверняка из этого полка. Надо идти. Придём в расположение – доложим всё, как полагается. В каждом авиаполку есть место, где хоронят погибших. Приедут, заберут, отбуксируют машину. Здесь уже недалеко осталось…. – он прислушался. Вдалеке отчётливо слышался гул авиационных моторов, – ну что, двинули?

Прошли молча по лесной дороге ещё метров сто. Лейтенант тронул девушку за плечо:

– Слушай, а ты не сказала, как тебя зовут!

– Зачем тебе? – ангел поднял на него свои карие глазищи.

– Ну, как зачем? Как нам с тобой общаться-то? Я же должен тебя как-то называть? – хмыкнул Чудилин.

– Зови просто: Ангел.

– Ты чего, вообще? – он покрутил пальцем у виска, – что это за имя такое? Людей так не называют! У тебя что, вообще нет имени?

– Моё ангельское имя ты вряд ли сможешь выговорить, – она поймала его удивлённый взгляд, – нет, я серьёзно – не выговоришь.

– Э-э-э, м-да… проблемка… – лейтенант сдвинул на лоб шапку и в задумчивости почесал затылок.

Они помолчали.

– Слушай, а вот вспомнил: бабушка мне в детстве говорила, что если умирает человек с невинной душой, то на небе он становится ангелом. Так?

– Ну, в общем, примерно так, – утвердительно кивнула она.

– А раз так, – он победно посмотрел на неё, – значит, ты была человеком, и у тебя было имя! Ведь было? Ну, и какое?

Она горько вздохнула, шмыгнула носом и помедлив, сказала:

– Была человеком, и имела имя, – она сделала долгую паузу, – но это очень грустная история…

– Ну, и… – подбодрил её Чудилин.

– Что?

– Ну, так рассказывай! Ты, я так понимаю, про меня всё знаешь, вон, сколько я по госпиталям околачивался, сколько раз был ранен, а я про тебя – ничего. Даже имени. А нам с тобой, как ты говоришь, целый месяц вместе жить. Как же можно без имени-то?

Она молча шла рядом.

– Что, тайна какая-то страшная? Нельзя говорить? – наседал на неё Чудилин.

– Да почему нельзя… можно, – ей явно не хотелось вспоминать былое, – просто не хочется.

Она снова помолчала. Лейтенант терпеливо ждал.

Она сдалась:

– Ладно, так и быть, если это для тебя так важно, то слушай: я родилась в Тверской губернии в 1899 году, там же, в небольшом селе и жила с матерью и своей старшей сестрой. Когда началась война, мне было 15 лет. В 1918-м году, в конце февраля, я пошла в соседнюю деревню, сильно простудилась, заболела и умерла. В 19 лет. Звали меня Агния. По батюшке – Николаевна, фамилия – Ильинская12. Вот и всё. Перед отправкой сюда я должна была выбрать тело. Я сказала, что хочу своё прежнее тело. И вот я здесь. Достаточно?

– Вполне, – ошарашенно выдавил из себя лейтенант. Он о чём-то напряжённо думал. Было видно, что он на что-то решился. Облизнул губы, почесал ухо:

– Сделаем так: приходим в расположение, идём на КП, говорю только я. Ты – молчишь. Ясно? Расскажу всё, как есть – как ехали, как мессеры атаковали, как меня ранило. Скажу, что ранило осколком, на излёте. Кровь на твоей шинели особо и не видно – мы перемазаны в грязи, как два порося. А кто увидит и спросит – скажем, что испачкалась в моей крови. А если кто заметит дырки на шинели, скажешь, что шинелька не новая, такую выдали. Документы твои выпали из кармана при падении из машины. Искали, но не нашли. Про тебя скажу, что контузило тебя сильно – говоришь с трудом. Ну, шок и всё такое. Впервые под обстрелом оказалась. А ты молчи. Или мычи что-нибудь невнятное. Глядишь, и проскочим.

– А потом? – девушка с надеждой смотрела на него.

– А потом скажу, что окончила ты школу воздушных стрелков, что ехала ты в тот же полк, что и я. Ну, вроде того, что мы, пока ехали, ты мне это всё успела рассказать, а потом нашу машину эти мессеры атаковали, тебя контузило, и по башке приложило, и тебе память слегка отшибло, и говорить теперь нормально ты тоже не можешь – заикаешься, запинаешься, а всё больше мычишь. Ну, и помычи им там, для верности. Вот, а я, значит, согласен взять тебя к себе стрелком. Стрелков в штурмовых полках, как правило, не хватает, поэтому, думаю, ни у кого возражений не будет. Тебя, я так понимаю, с этой контузией в медчасть определят на неделю-другую. А там глядишь, и этот твой месяц пролетит… Хотя, если честно, херня какая-то получается! Не поверят. Пошлют запрос и всё вскроется. Дня два-три, и всё, привет… Особисты свой хлеб не зря едят.

– Особисты это те, кто какими-то особыми делам занимаются, правильно?

– Ага, на этот раз ты правильно угадала, в точку. Вот такими брехунами, как мы с тобой, они и занимаются. – озабоченно вздохнул Чулилин.

Прошли молча ещё метров сорок.

– Слушай, а покажи ещё разок твои эти самые документы, а? – жалобно попросил ангел.

– Зачем тебе? – но он всё же расстегнул шинель и полез в карман гимнастёрки.

– Хочу посмотреть, как они выглядят.

Чудилин удивлённо поднял брови.

– Ну на хрена тебе это?

– Херня…. На хрена…. На каком же мерзопакостном языке ты разговариваешь! – она укоризненно покачала головой, – ну покажи, тебе что, трудно?

– Да на! Смотри, – он вынул с нагрудного кармана личную лётную книжку. Подумал: «хм… язык мерзопакостный …. Дура!»