Штрафбат Его Императорского Величества

«МЕМУАР О РАБОТАХ ПО МАТЕМАТИКЕ, КОТОРЫЙ Я ИМЕЛ ЧЕСТЬ ПЕРЕДАТЬ ЕГО ЦАРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ

Большой угломер с телескопом, с четырьмя стеклами, в футляре.

Большой уровень с отвесом к телескопу и к диоптрам, самый удобный и самый точный.

Другой большой уровень в стеклянной трубке, в которой находится пузырек воздуха.

Другой уровень того же фасона, самый маленький из всех, для проведения воды.

Другой двойной уровень, для использования в разнообразных работах.

Большая готовальня, из самых хорошо отделанных и самых необыкновенных.

Два наугольника разных фасонов с полукруглым транспортиром в футляре.

Большая медная буссоль в футляре.

Пантограф, или инструмент для превращения большого в малое и малого в большое и для всех видов чертежей.

Пропорциональный циркуль с подвижной крышкой, деленной на прямые линии и круг.

Циркуль для проведения всякого рода эллипсов и овалов.

Подставка для установки всякого рода инструментов в поле.

Малый письменный прибор, украшенный серебром, самый удобный.

Три трактата об устройстве и принципах пользования математическими инструментами, в шести частях.

Трактат о пользовании глобусами и все то, что есть самого любопытного относительно движения звезд.

Трактат о физических экспериментах.

Трактат об устройстве и использовании астролябий.

Куплено царскому величеству математических инструментов на шесть сот на двадцать гулдинов. Афанасей Татищев покупал.

Помянутые денги выдал с роспискою и записал: „выдал и записал в день 3 июня“.

Канцлер Ростопчин».

ГЛАВА 16

— Что ни говори, Матюха, а супротив нашей эта землица вовсе негодящая выходит! — Старший унтер-офицер Кулькин оперся на лопату и перевел дух. — Камни тута одни да песок. А у нас воткни оглоблю, через неделю яблоня вырастет.

— Оно так, — согласился работавший рядом гвардеец. — Да только ведь барская она, не своя…

— Ну ты дурачок, Матвей! — В голосе унтера прозвучала насмешка. — Царские указы не читал?

— Которы?

— Те, что надо, дурень. Не знаю, как прочие, но я свои сто десятин выслужил.

— Нешто в отставку пойдешь, Лексан Юрьич?

— Зачем? Куды же мне без гвардии? Мне без гвардии никак нельзя. Подпишу бумагу на полный пенсион — служить, пока в силе, а там до самой смерти по пол сотни рублей в год получать буду. Серебром! А то на офицерски курсы пойду, как их превосходительство советовали. В дивизии таки открывают, говорят, и струмент математический государем прислан.

— Не-е-е, а я, как срок выйдет, домой вернусь. Хутор Глинище, может, слыхал?

— На берегу Медведицы который? Бывал даже там по молодости. От Царицына-то всего ничего.

— Ага, он и есть. Приеду, значится, весь из себя герой в медалях, и в первую голову женюсь.

— Дело хорошее. А потом?

— Да не знаю. Если жив останусь, то и придумаю чего, — солдат кивнул на погибших, для которых они и копали могилы. — Наше дело такое…

— Не боись, — подбодрил унтер и ткнул пальцем за спину, где другая команда торопливо забрасывала землей яму с застрелившимся час назад подпоручиком Закреневским: — Видишь? Нарушил господин офицер слово о сбережении солдат, данное государю императору, совесть его со свету и сжила. Теперь вот без отпевания, как пса какого…

— Храбрый человек был, — пожалел самоубийцу Матвей.

— Храбрость-то с дуростью не путай! И вообще, хватит базлать, работу заканчивать надобно! А то, вишь, батюшка уже кадило раздувает.