Штрафбат Его Императорского Величества

Священника, рекомендованного в дивизию лично отцом Николаем, тем, что из Красной гвардии, уважали. Именно уважали, но не любили за тяжелую руку и своеобразные епитимии, накладываемые на согрешивших. Положит, бывало, прочитать двести раз «Отче наш», да не просто так, а во время учебной сабельной рубки. Или полтыщи земных поклонов в полном снаряжении да с набитым песком ранцем. А до места поклонов еще бежать три версты, а после них по мишеням тридцать патронов выпустить. Изверг, как есть изверг. А сам стоит рядышком, в бородищу ухмыляется. И попробуй слово поперек сказать — брови нахмурит, старые шрамы на лице кровью нальются… Жуть! Лучше не грешить.

Страшная головная боль с постоянными приступами тошноты не выпускала полковника Бенкендорфа из шатра. Он лежал на раскладной походной койке под клетчатым трофейным пледом и прислушивался к доносившимся снаружи звукам. Вот затихло шорканье лопат о землю — гвардейцы закончили копать могилы. М-да… едва ли не четверть состава отряда останется здесь навечно, а если считать гусар, то почти треть. И все из-за одного мерзавца… с помощью самоубийства сбежавшего от суда и виселицы. Разжалование было только первым шагом к петле. Сбежал. Ах, как благородно — тонкая ранимая душа дворянина не выдержала участия в казни захваченных шотландцев. Ублюдок!

— Шапки долой! — послышался голос капитана Денисова.

И тут же глубокий бас отца Димитрия завел заупокойную службу. Но что это? Молитва прервалась громким возгласом:

— Срочно позовите Его Превосходительство! Государственное дело!

Какого черта, прости господи? Александр Христофорович растер лицо руками в надежде, что его цвет хоть немного будет отличаться от зелени мундира, и попытался подняться на ноги. Но тут же коварный потолок поменялся местами с полом, и вбежавшие офицеры обнаружили своего командира лежащим ничком. По счастию, пребывающего в полном сознании.

— Г-г-господин п-п-полковник! — Капитан Денисов совершенно бледен и заикается, что раньше за ним не замечалось. — С-с-срочно т-т-требуется в-в-ваше п-п-присутствие!

— Неужто самого Нельсона поймали?

Офицер шутку не поддержал и отвел взгляд:

— Х-х-хуже…

Опираясь на плечо неизвестно каким образом оказавшегося тут старшего унтер-офицера Кулькина, Александр Христофорович встал, чуть покачнулся, удерживая равновесие, и решительно последовал к выходу:

— Показывайте.

Его повели на небольшой пригорок, где у свежевырытой общей могилы лежали тела гусар. Денисов, справившийся с заиканием, мрачно указал на одно из них, выделяющееся грязным, но когда-то белым мундиром среди красных с золотом ментиков и доломанов.

— Вот.

У невысокого, склонного к полноте конногвардейца отсутствовало лицо — жуткая рана от сабельного удара, а поверх нее сплошной пороховой ожог, исказивший черты до неузнаваемости. Но сердце дрогнуло, опознав знакомое…

— Задело взрывом уже после смерти, — заметил капитан.

— Вижу, — глухо ответил Бенкендорф и, опустившись на колени перед телом, поправил у него на груди простреленную в нескольких местах ленту. — Здравствуй, Константин…

— Это точно он?

— Он. — Александр Христофорович перекрестился и закрыл глаза. — Вот это кольцо на руке… его когда-то подарила моя сестра.

— Но зачем?

— Зачем подарила?

— Нет. — Денисов присел рядом. — Зачем он это сделал?

— Видите ли, Сергей Николаевич… — Полковник замолчал, выбирая слова. — Впрочем…

— Понимаю, не мое дело. — Капитан попытался подняться, но был остановлен за руку.

— Не понимаете. Просто он… он тяжело переживал холодность, даже разрыв в отношениях с отцом, случившийся после неудачного покушения. И вот итог. Захотел доказать, что представляет из себя не только носителя великокняжеского титула, но и человека, офицера, продолжателя славных отцовских дел.

— Я сочувствую, Александр Христофорович, — негромко произнес Денисов. — Вы были дружны с детства?

— Почти. После смерти матушки мои сестры воспитывались под опекой Марии Федоровны. Но сочувствие нужно не мне — ей. Какой-то злой рок преследует государя — потерять в течение полугода двух сыновей и старшую дочь… Боюсь, это слишком сильный удар.

Бенкендорф оборвал себя на полуслове, поймав на крамольной мысли — предыдущие потери и испытания лишь улучшили характер Павла Петровича, почти полностью уничтожив скверные черты и усугубив положительные. Что станется в этот раз? Только одному Господу ведомо.

— Прикажите продолжить похороны, Сергей Николаевич, а я здесь побуду. Идите же, капитан!

Целик совпал с мушкой, задержка дыхания, палец выбирает свободный ход спускового крючка… выстрел! Отдача сильно толкает в плечо, и внизу, на набережной, падает в воду размахивающий шпагой шведский офицер.

— Ты бы поосторожнее, батюшка, — неодобрительно покачал головой Тучков, выпуская пулю точно в грудь вражескому барабанщику.

Отец Николай, пригибаясь, перебежал к другому окну, выстрелил и вжался спиной в простенок. На припорошенном пылью от отбитой штукатурки лице промелькнула улыбка.