Штрафбат Его Императорского Величества

— Не хочет. Пока, говорит, пружину не сменит… И ругается сильно — тебя и Кутузова всячески кроет.

— Меня-то за что?

— За астролябии.

— Ну… погорячился я.

— Ага, а Михайло Илларионович сии мортирки говнометными самоварами обозвал. Катюша, говорит, мощнее бьет.

— Какая Катюша?

— Представления не имею.

— Чудит генерал.

— Угу, он такой. Еще будешь?

Документ 17

«Ордер господину генерал-майору Ахтырскаго гусарскаго полку шефу и кавалеру Борчугову, № 199. Жительствующий в городе Калуге, гвардии прапорщик Петр Демидов, в письме ко мне от 8-го сего месяца, прописывает оскорбительной для него поступок вашего превосходительства, причинивший страх всем в его доме, а двум его дочерям и опасную болезнь от испугу произшедшую, когда ваше превосходительство 6-го числа нынешняго месяца, в третьем часу ночи, обще с господином гражданским губернатором и кавалером Лопухиным, со многими ввереннаго вами полку офицерами, песенниками и гусарами, всего более ста человек, пришед к окнам его дому, все вдруг с барабанным боем, логиками и трещотками произвели необыкновенной и нечаянной на то время шум, упоминая притом, что таковыя ночныя гулянья безпокоющия обывателей и прежде сего нередко чинились, и просит имянно: „о таковом вашего превосходительства поступке изследовать и дерзновенность сию удержать, а тем совершенно облагодетельствовать не только его, но и всю тамошнюю обиженную вами публику“. Я не упоминая ныне о всей публике, в разсуждении что жалоба сия приносится одним, предписываю вам: во-первых увеселениями своими ни в какое время не причинять безпокойствия другим, воздерживая от сего, по долгу вашему, всегда и подчиненных вам, за коих вы, как за себя, ответствуете; а за сим имеете мне точное и обстоятельное, противу вышеписаннаго, прислать объяснение.

Гр. Ростопчин.

Мая 11 дня, 1801 г. Санкт-Питербург». (Приписка рукой императора Павла Петровича — «Видеть желаю сих безобразников лично всем полком немедля».)

ГЛАВА 17

Флагманский линейный корабль слегка покачивался на мелководье Финского залива, но даже более сильное волнение не смогло бы помешать двум расположившимся в роскошной каюте джентльменам выпить чаю. Один, правда, боролся с тошнотой от морской болезни и с трудом скрывал эту борьбу, но держался в высшей степени достойно. Английский моряк — это, знаете ли, не профессия и не призвание, и даже не состояние души. Английский моряк — особая нация, венец творения Господа, всегда хранящего Англию. Так было, так есть, так будет. God, Save England!

Чаепитию не мешала далекая канонада — случись она ночью, не будет лучшей колыбельной просоленной ветрами всех морей душе. А если бы всевышний дал талант композитора, то гул каждого сражения стоило переложить на ноты и потом, длинными зимними вечерами, слушать их в исполнении камерного квартета. А самому сесть перед камином, укрыть ноги пледом, велеть зажечь свечи, раскурить длинную трубку с янтарным мундштуком и предаться воспоминаниям под херес и тревожный рокот струн. Битвы… музыка… поэзия… они похожи, недаром лучших в них венчают лавровым венком. Случайно ли?

— Кстати, о хересе! Как вы к нему относитесь, сэр Артур? Точнее сказать, к его вкусу?

— Более чем благосклонно, дорогой сэр Горацио! — откликнулся собеседник, пожилой мужчина с короткой, располагающей к апоплексии шеей и непомерно большим носом на красном лице. — Действия этого petite caporal в Испании не нанесли ущерба вашим подвалам?

— Его флот сам с энтузиазмом восполняет мои запасы.