Штрафбат Его Императорского Величества

— Весьма благоразумно с их стороны.

— Конечно. Степень благоразумия капитанов купеческих судов напрямую зависит от количества нацеленных на них пушек.

— Кроме…

— Да, вы правы, кроме этих чертовых русских. Они упрямы, как ослы.

— И опасны, как медведи!

— Я бы не был так пессимистичен и категоричен, сэр Артур. Слава русской армии как противника сильно преувеличена. Да, одержанные в прошлом победы… но над кем? Их противниками были турки да дикие персы!

— Но шведы? Но Пруссия?

— Когда это было? Даже не смешно.

— А французы? Наполеоновы генералы…

— Ах, оставьте! Какие генералы? Возомнившие о себе вчерашние булочники, аптекари и сапожники, еще недавно не знавшие, с какой стороны заряжается пистолет.

— Может быть, может быть… — с сомнением протянул краснолицый. — Но если русские разучились воевать, то что обозначают наши трехнедельные эволюции вблизи фортов Кронштадта, обошедшиеся в три фрегата и один линейный корабль? Пусть шведские, но тем не менее… Чьим неумением это можно объяснить?

Первый из собеседников совершенно непочтительно забросил ногу за ногу и подпер подбородок единственной рукой, поставив локоть на колено. Его лицо, бледное от природы, медленно налилось краской гнева. Впрочем, голос стал спокойнее и бесстрастнее:

— Это объясняется, сэр Артур, скверным командованием сухопутными силами, посланными взять русскую столицу. Именно взять, а не штурмовать, так как те несколько полков, оставшихся в Петербурге, нельзя считать серьезной силой, способной к сопротивлению. Благоприятнейший момент! Но что же мы видим?

— Вы меня обвиняете?

— Боже правый, конечно же, нет! Мы не в парламенте, поэтому я лишь отвечаю на ваш вопрос. Ответьте и вы — где сейчас двенадцать тысяч человек и примерно столько же шведов? Молчите?

— Они сражаются, сэр Горацио!

— Это все, что знает командующий десантом? Теперь второй вопрос — с кем они сражаются? По нашим сведениям, в городе не более десяти тысяч русских солдат.

— Но…

— Именно, сэр Артур!

Контр-адмирал Артур Филлип достал платок и промокнул пот. Черт побери, угораздило же на старости лет получить командование над сухопутными крысами!

— Я немедленно отправляюсь…

— К чему такая спешка? — Нельсон снова излучал радушие и любезность. — Мы же собирались выпить хересу, не правда ли?

Минька Нечихаев считал, что им несказанно повезло сегодня и из всех изб в Воронино аглицкий генерал выбрал именно его дом. Не совсем его, конечно, но отчим Касьян Нечихай так давно перестал быть чужим, что… Тут в Минькиных знаниях зиял изрядный пробел, потому что родного отца он не помнил, и сравнивать было не с кем.

А англичане… да оне почти как люди, вот ей-богу! Всего лишь из дому переселили в хлев, но самих пальцем не тронули. Даже бабку Евстолию, которая лет пять с печи не слезала, просто на улицу вынесли и с крыльца бросили. Могли ведь и зарубить, как зарубили соседей — дядьку Ивана с теткой Матреной. А эти добрые! Корову только зарезали… жалко. И курей всех поели в один присест.

В хлеву тихо и пусто. Пусто от того, что поросей тоже забрали. А тихо… Перепуганная Дашутка, младшая сестренка, против всякого обыкновения, не хнычет, только глазенками забавно хлопает да озирается непонятливо. Третье лето ей ишшо — глупая совсем. Самому-то Мишке опосля Троицы в аккурат десять стукнуло — мужик совсем, хотя и худосочный.

— Как же без коровы-то? — Мать перебирала побелевшими пальцами край передника. Вот-вот взвоет дурным бабьим голосом, начнет причитать так, что лучше бы умереть, но только не слышать.

— Цыц, дурища! — Обычно смирный и неразговорчивый Касьян отвесил жене хорошего леща. — Заткнись! Пойдем-ка, Михайло, потолкуем кое о чем.

Отчим с опаской выглянул из приоткрытой двери, остерегаясь чужих ушей. Хотя англичане человеческих языков не знали, но мало ли чего — береженого бог бережет. Во дворе никого, лишь у избы мается бездельем свирепого вида часовой с ружьем. У-у-у, иродово отродье!

— А не сходить ли тебе, Миша, за грибами?

— Куда? — удивился парнишка. — Сушь третью седьмицу стоит, какие же сейчас грибы?

— А ты на болотце вдоль Змеиного ручья посмотри.

Минька недоверчиво покачал головой и поскреб в затылке. Вот это да, сколько себя помнил, всегда запрещали туда ходить, а тут сам посылает!

— Боишься?

— Я? — Возмущение захлестнуло парнишку. — Да я, между прочим, уже два раза… ой!

— Бывал, значит? — Не вопрос, скорее утверждение. — Дашку с собой заберешь. Понял?

— Чего не понять-то? Заберу.

— И это, Миш… — Голос отчима дрогнул. — Удочки с собой еще захвати, мало ли, заночевать придется, хоть уклеек в Вороньей речке наловишь. Все не с пустым брюхом.

— Тута всего четыре версты.

— А я сказал — придется заночевать!

Уходили из деревни огородами — очень уж отчим просил не попадаться солдатам на глаза. Дашка, несмотря на малый возраст, терпеливо перенесла ползанье по огуречным грядкам, перелезание через плетень, даже когда в заросли крапивы попали, и то не заревела. Не зря Минька показал ее сберегаемого с самого Рождества леденцового петушка на палочке и посулил отдать целиком за хорошее поведение.