Штрафбат Его Императорского Величества

Где-то у крыльца должен стоять еще один часовой. Ага, как бы не так, стоять… Он сидит на ступеньке, положил ружье на колени и, свесив голову, похрапывает. Умаялся, бедолага. Ну ничего, есть хорошее средство от усталости, все как рукой снимет. Шаг вперед… Не пошевелится ли? Нет, вроде спит. Еще шаг… Резные перильца мешают подобраться сзади. Последний…

Англичанин будто почувствовал что-то — встрепенулся, хотел подняться и полной грудью хватил табачного крошева из наброшенного на голову мешка.

— С-с-сука, — шипел Касьян, стягивая тонкие шнурки завязок. — Петюха, ноги ему прижми.

Полушкин-старший послушно ухватил бьющегося часового и держал, пока тот не дернулся в последний раз. Потом прошептал дрожащими губами:

— Ты где так душегубству навострился?

— Душегубству? Может, мы как раз свои души и спасаем… И бабы наши на том свете за нас словечко замолвят.

— И все же?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — хмыкнул Нечихай. — Всезнайки долго не живут, понял?

— Чего не понять-то? — Сосед отпустил ноги англичанина. — Митяй, сено тащи.

— Тута уже. — Парень сунул отцу охапку. — Запаливаем?

— Давай! — Касьян поудобнее перехватил вилы, дожидавшиеся хозяина воткнутыми в землю. — Высыпай угли, и мотайте отседова.

— А как же…

— Один управлюсь. Мотайте, говорю.

Минька гордился собой. Как же, настоящий гусар на настоящем боевом коне! И кинжал, который из-за размеров больше похож на меч-кладенец из бабушкиных сказок. И даже седло! Это не охлюпкой в ночное гонять, это вещь дорогая и серьезная. Единственно плохо — маленьких сапог в полку не нашлось, а что за гусар босиком? Но его высокоблагородие сказал, будто бы доломан с лаптями вовсе не смотрится, поэтому лучше посверкать голыми пятками, чем людей смешить. А каких людей-то? И нету никого, ночь на дворе, не увидит никто. Новолуние нонеча, хоть глаз выколи.

Но все равно у мальчишки внутри оставалось ощущение какой-то неправильности происходящего, а вот какой именно, он не понимал. Поерзал, приноравливаясь к шагу неторопливо идущей кобылы, и повертел головой, отыскивая Ивана Дмитриевича. Да разве углядишь? Так и пришлось спрашивать у ближайшего гусара:

— Дяденька, а мы почему не скачем?

— А что же, по-твоему, сейчас делаем? Или галопом нестись?

— Ну, не знаю… Вроде в атаку идем.

— Из-за этого коням ноги ломать? У тебя, Минька, этих атак еще столько в жизни будет… — гусар не договорил. — Горит что-то!

Документ 18

«Бьет челом Государю милостивцу своему свет Петру Денисычу крестьянишко его Васька Храмой: волею Божею женишка у меня на прошлый Петров день от родов померла, а после ее никаво ни осталось; и я сирота твой ныне не женат, а в чужих барщинах не дают, за вывод прошают рубли по три за девку; и ты пожалуй меня крестьянишку тваво, есть в твоем Волховском Государевом поместье в деревне Кривчее девка Дашка Картавая и ты пожалуй меня Государь мой Петра Денисыч сироту тваво Ваську Храмова, ослобони меня на той девке жениться. Дазволь. А Фролка Картавый, отец ейной девки Дашки, землю сваю савсем пакинул, могуты его пахать не стало и он Фролка и с девкою своею хочет сказывают брести из тваво Государева поместья прочь куды глаза глядят. А коли не дазволишь, милостивец Петр Денисыч, то пайду в Государевы штрафны баталионы».