Штрафбат

— Э-эх, Василь Степаныч, — с сожалением протянул Глымов, — я тебе про Фому, а ты мне про Ерему… Вот ты меня спроси, комбат, кого мне больше жаль: заклятого врага, того фрица, или нашего майора, Харченко Остапа Иваныча? — Глымов помолчал, ожидая вопроса Твердохлебова, не дождался. — Не хочешь спрашивать? А я тебе все равно отвечу. Фрица мне больше жалко… Потому как фриц тот пусть и заклятый враг, но — враг! А вот Харченко для меня гадина ядовитая, хужей любого заклятого врага. Вроде как свой, а на деле… У блатных говорят — редиска. Сверху красный, а ковырни — внутри белый. Знаешь, как про него священник наш, отец Михаил, сказал? Бес он, говорит, и все, что от него исходит, — бесовщина…

— Ты выпил, что ли? — потянув носом, спросил Твердохлебов.

— Ну, выпил. Расстреливать будешь? — повеселел Глымов. — Давай! Эх, мать моя Расея! Мало наказывать не любят, чуть чего — расстрел! Пол-России постреляли, пересажали, остальных — немец добьет! Кто останется, а Василь Степаныч?

— Ну тебя, Антип Петрович, к чертям собачьим, — сплюнул Твердохлебов и, поднявшись, пошел в темноту.

— Э-эх, начальники, — вслед ему проговорил Глымов, — всем делам печальники…

К комбату Головачеву подошел сержант-особист, козырнул:

— Товарищ комбат…

— Гражданин… — поправил его Головачев.

— Ну да, гражданин. Проводную связь наладили.

— Это хорошо. Будем связываться. Пошли!

…Савелия положили в ту самую маленькую комнатку, где раньше лежал представленный к Герою Советского Союза танкист. Он тихо стонал во сне. Медсестра Света сидела у кровати, время от времени промокала марлей мокрый от пота лоб, каждый раз ужасаясь виду Савелия — загипсованные ноги раскинуты в стороны, наглухо забинтованы грудь и левая рука, светится восковой бледностью мертвенно-белое лицо. Савелий больше походил на большую белую куклу, чем на живого человека.

— Пи-и-ить… — прошептал Савелий.

Света схватила со столика белый фаянсовый чайник, осторожно приподняла голову Савелия и стала по каплям лить воду в полуоткрытый рот. Потом поставила чайник обратно, села на стул и замерла.

В комнату заглянула Галя, спросила громким шепотом:

— Ты всю ночь с ним сидеть будешь?

— Иди, иди, — шепотом ответила Света, — я еще посижу.

— Ну ты, ей-богу, чокнутая, Светка. Завтра знаешь, сколько работы? И так три ночи не спали.

— Иди, Галь, иди… я посижу…

Дверь беззвучно закрылась. Савелий вдруг перестал стонать, открыл глаза и спросил сиплым, чужим голосом:

— Я… живой?

— Савва! — встрепенулась Света, наклонилась над ним. — Саввушка… живой, конечно. Мы не дадим тебе помереть. Мы же договорились еще раз встретиться…

— Вот и встретились, — снова просипел Савелий.

— Ничего, ничего, тебя ранили немножко, будешь выздоравливать. Главврач сказал, что ты живучий. — Она осторожно поцеловала его в мокрый от пота лоб и села на стул, сложив руки на коленях и не сводя с него лучистых, любящих глаз.

— В батальон не вернулся, — сказал Савелий. — Наверное, уже дезертиром объявили.

— Да наплевать тебе на них! Ты тяжело раненный! — яростно ответила Света.

— Да… повезло… — слабо улыбнулся Савелий. — Сколько сейчас?

— Четверть пятого… Скоро утро… Попить не хочешь?

— Хочу…

Света осторожно поднесла чайник к губам Савелия, и тот стал жадно пить.

— А этот майор выздоровел? Выписался? — спросил Савелий, напившись.

— Какой майор? — переспросила Света.

— Ну, танкист… которого к Герою Советского Союза представили.

— Умер… Ты на его кровати лежишь, — ответила Света.

— Героя хоть успел получить? — спросил Савелий.

— Да. Через два дня умер после того, как стал Героем, — ответила Света.

— Стал? — слабо улыбнулся Савелий. — Он им был…

— Был, конечно, — поспешно поправилась Света и добавила: — Он вообще был очень хороший дядечка. Весь персонал госпиталя плакал, когда он умер…

Савелий с трудом проглотил ком в горле, поморщился от боли:

— По мне плакать никто не будет.

— Типун тебе на язык! Зачем так говоришь? Маму пожалей. Ты один у нее?

— Еще двое старших братьев имеются.

— Тоже на фронте?

— Где им еще быть-то? Ладно, Свет, иди, я один полежу. Отдохни хоть немного.

— Да я не устала…

— Иди, говорю, — поморщился Савелий, — я хочу один побыть.

— Ладно, я немножечко посплю и сразу вернусь. — Света встала, наклонилась над Савелием и тихонько поцеловала его в губы.

Она вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь, и Савелий остался один. В ночной тишине было слышно, как работает генератор, светил ночничок на столике рядом с кроватью.

Савелий беззвучно заплакан — слезы скатывались на щеки из широко раскрытых глаз…

Потом он заснул и увидел живого шофера Толика. Тот возмущенно смотрел на Савелия и кричал:

— У меня в штабе дивизии знаешь, какая красотуля есть? Старлей! Шифровальщица! Только посмотришь на нее — сразу кончаешь!

Штрафники готовились к бою, а боя не было. Под утро ударила артиллерия немцев. Первые снаряды разорвались далеко за тем местом, где находился склад, совсем близко от позиций штрафного батальона. Но следующий залп был точным — рвануло над тем местом, где под землей был склад.

— Ну, все, — пробормотал Леха Стира. — Щас нас с землей мешать будут.