Штрафбат

На него пахнуло холодом и сыростью. Он понял, что попал в какое-то помещение вроде блиндажа, но ничего не было видно — глаза упирались в кромешную тьму. Стира зажег спичку, посветил и увидел сбоку, прямо у входа, железный щиток и рубильник. Стира потянул рубильник вниз, и пространство осветилось слабым желтым светом трех электрических плафонов. Стира проследил за проводами от щитка с рубильником и увидел, что они тянутся вниз, потом по земле — у стены стояли шесть здоровенных танковых аккумуляторов, соединенных между собой.

— Фью-ить! — присвистнул Стира, оглядываясь.

Это был склад. Деревянные ящики были сложены штабелями по шесть штук — один на один. Некоторые ящики разбились, и Стира увидел такое, от чего у него перехватило дыхание, — на дощатом полу валялись банки тушенки, сгущенного молока и еще какие-то непонятные консервы.

— Чудны дела твои, Господи… — выдохнул Стира и прошел вперед. Поднял одну банку, вскрыл ножом, прямо пальцами стал цеплять куски тушенки, мыча от удовольствия.

Покончив с банкой, Стира вытер жирные пальцы о полу шинели и пошел вдоль сложенных ящиков. И увидел другой большой штабель — это были ящики с бутылками.

— Ой, мать честная… — Он кинулся к ящикам, вынул одну бутылку с яркой темно-коричневой этикеткой. Прочитал вслух: — Ро-о-ом… твою мать… это все ром, что ли?

Он стал осматривать ящики — кроме рома нашел коробки с коньяком, водкой и каким-то светлым вином. Одним ударом о ящик Стира ловко отколол горлышко у бутылки с ромом и сделал несколько жадных глотков. Порезал об острые края горлышка губы, кровь вместе с ромом потекла по подбородку, но Лехе было на это наплевать, он пил и пил. Потом вскрыл еще одну банку тушенки, уселся на ящик и принялся обстоятельно закусывать, время от времени прикладываясь к бутылке с ромом. Глаза его шарили по блиндажу в поисках новых сюрпризов и остановились на пирамиде небольших пакетов из непромокаемой крафт-бумаги. Стира надорвал один из пакетов, вытащил пачку галет.

Теперь он зачерпывал тушенку из банки галетой и отправлял целиком в рот, продолжая стонать от удовольствия. Потом закурил и проговорил, обращаясь к самому себе, потому что больше обращаться было не к кому:

— Это ж какой фарт привалил, боже ты мой, это ж как в сказке… тут же всю войну прожить можно припеваючи… — Он снова обвел взглядом сумрачные своды блиндажа, штабеля ящиков.

Он еще долго сидел, осоловев от еды и питья и не веря своему счастью. Наконец поднялся, сделал из шинели нечто вроде мешка, нагрузил его до отказа банками и бутылками и, шатаясь, потащил на себе большущий тюк по ходу сообщения. Он был основательно пьян, но упорно месил ногами глину и все же шел…

Дойдя до нашей линии обороны, Стира забросил тюк наверх, потом выбрался сам, стал ножом копать неглубокую яму. А еще немного погодя он шел налегке, его мотало из стороны в сторону, и он пел во все горло:

Течет речка да по песочечку, бережочки моет,
Молодой жульман, ох, да молодой жульман
Начальничка молит…

Шедший навстречу солдат изумленно оглядел хмельного Леху, развернулся и со всех ног кинулся в блиндаж. Весело прокричал:

— Ротный Глымов тута?

— Чего надо?

— Там… ох, умора… — Солдат рассмеялся. — Картежник наш, Леха Стира, ну в мат бухой! Где он только нажраться умудрился, ума не приложу!

Глымов поднялся от раскаленной печки-буржуйки, бросился к выходу.

Леха раскидал землю, которой засыпал тюк, развязал рукава шинели, и Глымов увидел гору консервных банок, бутылок и галет.

— Там, знаешь, сколько добра этого, Петрович? — заплетающимся языком проговорил Стира. — Там на дивизию хватит… Эт-тот с-склад, видать, фрицы устроили, когда у них тут оборона была… А теперь — гуляй, Вася, жуй опилки, я директор лесопилки!

— Далеко идти? — спросил Глымов.

— Ну, с полкилометра… туда, в сторону фрицев… — махнул рукой Стира и покачнулся.

— На ничейной земле, значит, — задумчиво сказал Глымов.

— Давай махнем по маленькой, Петрович! Такой фарт привалил, а?

— Закопай все обратно, — приказал Глымов.

— Как закопать? Да ты что, Петрович? — выпучил глаза Стира.

— Слово про этот склад пикнешь — убью. — Глымов схватил его за грудки, встряхнул. — Туда весь батальон кинется! Перепьются, друг дружку перестреляют… или немец прочухает и на голову свалится. Соображаешь, что будет? А Твердохлебов под следствием — на него все повесят! Тогда его точно под вышку подведут, ты понял, пьяная морда? Слово скажешь — убью!

— Понял, понял, Петрович, че ты базаришь-то? — голова Стиры безвольно моталась из стороны в сторону.

— Пока тут стоим, будем брать оттуда по малой, а перебросят в другое место, тогда решим, что делать… Давай закапывай!