Штрафная рота. Высота смертников

В поле, за изгородью, косо уходящей вниз, уже все было тихо. Только в снегу, не жалея копыт, бился о мерзлую землю смертельно раненный конь.

— Ты как стрелял? Зачем — в коня? Сволочь!

— Господин поручик приказ отдали, — испуганно оправдывался пулеметчик. — Я в середину корпуса стрелял. По всаднику. А в коня — по нечаянности…

— Что?! Что ты несешь, с-скотина!

Вперед выступил Турчин, перехватил занесенную руку Радовского.

— Возьмите себя в руки, Георгий Алексеевич, прошу вас.

Глава двадцать вторая

Они бежали по неглубокому сухому от ночного мороза снегу, стараясь подальше уйти от вырубок и дороги. Иванок остался там, позади. Он что-то задумал. Но Зинаида не могла рисковать ни своей жизнью, ни жизнью того, кого тащила за собой, крепко ухватив за руку. И теперь она старалась не думать об Иванке, оставшемся возле вырубок.

Мерзлые ветки кустарников хлестали по лицу, царапали руки. Зинаида уже не успевала отводить их. Они бежали напролом, куда глаза глядят, как бегут по лесу испуганные погоней звери. Но вскоре и она, и Прокопий, который все переносил молча, окончательно выбились из сил. Они выбежали в сосняк. Остановились. И повалились в черничник. Зинаида закрыла глаза. Мир, утративший черты реальности, страхи, мгновенно принявшие образы уродливых разноцветных предметов, — все это плавало и прыгало перед глазами. Ни на одном из них невозможно было сосредоточить внимание, ни один из них невозможно было разглядеть как следует и запомнить.

А тот, кто остался на вырубках, побежал к опушке. Но вскоре вынужден был замереть за ближайшей осиной. Потому что впереди, возле валунов, где прошлой зимой располагался один из заслонов отряда Курсанта, кто-то разговаривал. Иванок вскинул голову и по-звериному потянул морозный хрупкий воздух. В этом потоке запахов, которые все можно было разделить на запах снега, бересты, прелой листвы и осиновой коры, он тут же уловил запах немецкого табака. Значит, действуют все по той же схеме: выставили посты на дорогах, перекрыв все выходы из деревни. Иванок вдруг ощутил в себе сильный толчок, который содрогнул его изнутри забытой стихией мести. Эх, винтовки нет! Винтовку бы сейчас!.. Да я бы их!.. По одному…

Возле валунов топтались двое немцев. Серо-зеленые шинели и черные угловатые каски отчетливо виднелись на белом фоне поля. За плечами винтовки. Немцы о чем-то переговаривались, курили, посматривали в сторону деревни. Там уже все затихло. Видимо, ждали, что пост вот-вот снимут.

Но Иванка интересовали не немцы. Он наблюдал за тем, что происходило в деревне. Вскоре из оврага на школьную спортивную площадку, на которой виднелись футбольные ворота, выгнали небольшую группу людей. Так и есть, угоняют. Иванок насчитал в толпе человек двенадцать. Тут же подъехал закрытый брезентовым тентом тупоносый грузовик, и людей начали заталкивать в кузов. Снова послышались крики и вой. Их прекратили несколько одиночных выстрелов. Стреляли, скорее всего, для острастки. Сквозь крик и выстрелы Иванок явственно слышал голос сестры. Все в нем опять вздыбилось, напряглось, так что он готов был броситься через опушку, чтобы те двое, курившие возле валунов, не успели ничего и сообразить, и ухватить за глотку хотя бы одного из них. Нет, ничего не получится. Они подстрелят меня еще на опушке…

Иванок кое-как успокоил себя. Решил ждать.

Но все происходило не так, как он предполагал. Две машины, в том числе и та, на которую погрузили прудковскую молодежь, выехали на большак. За ними вереницей потянулись мотоциклы. Но эти двое, охранявшие дорогу в лес, не уходили. Они по-прежнему топтались возле валунов, посматривали по сторонам, о чем-то тихо переговаривались.

Значит, понял Иванок, за винтовкой я сбегать не успею. И у него больно пересохло в горле. Он нагнулся, захватил пригоршню снега. Губы даже не почувствовали холода. Он начал осторожно пятиться в лес. Отойдя шагов на сто, быстро пошел вдоль опушки. Вскоре побежал. Куда он бежит, Иванок сообразил не сразу. Осмотрелся и вдруг понял — к Андреенскому большаку.

Он бежал и сам не понимал цели, зачем он бежит туда? Он думал только о том, что каким-то образом должен выручить Шуру, что без сестры он не сможет вернуться домой, в Прудки, к матери. Но как он это сделает, пока не знал.

Немцы оцепили овраг. Выставили посты на всех выходах из деревни. Вскоре послышались одиночные выстрелы. Один, другой, третий… Взвизгнула раненая собака.

— Собак стреляют, ироды, — сказал Петр Федорович, перекрестился и вышел из своего жилья.

Выйдя, окинул взглядом деревню, потом посмотрел на зады, на кромку дальнего леса. Там, на дороге, маячили два силуэта в немецких шинелях. Немцы шли не спеша, значит, никого не обнаружили. Значит, это просто наряд пошел занимать свой пост. А Зинаида с Прокошкой должны уже добраться до леса. Не дай бог, если спрятались где-нибудь в соснах…

Мимо, объезжая стоявшие с работающими моторами грузовики, промчались повозки с полицейскими. Один из них привстал на коленях и махнул Петру Федоровичу:

— Эй, старик! Ты здесь, что ль, староста?