Штрафник из танковой роты

Отца, то бишь Ивана Никифоровича, немцы принудили занять должность старосты. Он помогал партизанам и, после освобождения Брянщины, отделался несколькими неделями проверки в лагере НКВД. Затем вернулся к прежней работе бригадиром. Умер он года за полтора до моего приезда. Варя уехала в пятидесятых годах в Рязань, где вышла замуж, имеет троих детей. В село приезжает редко, иногда пишет. О ее недолгом замужестве с окруженцем Пашей сестра мало что помнила. В сорок третьем Паша из села исчез потому, как числился в «самоохране». Не то чтобы полицай, но близко к этому.

От Паши Закутного у Вари осталась дочь, а у меня память о нашем последнем разговоре. Осуждаю ли я его? Сейчас скажу определенно — да, осуждаю. Какими бы словами Паша ни прикрывался, а он ценил свою жизнь превыше всего на свете и хорошо знал, что мало кто из нас уцелеет. Так и получилось.

ГЛАВА 7

Наверное, проще было идти пешком, но Князьков упорно не хотел бросать танк. Заправленный, с боезапасом, хорошо подготовленный за те дни под Острожками к дальнему пути. Лейтенант заранее наметил маршрут, и мы прошли за неполный день километров сто двадцать. Если бы напрямую! Но почти каждое село приходилось объезжать, да и дороги выбирали глухие, без телеграфных проводов.

У небольшого моста через речку, наверное один из притоков Оки, мы вовремя заметили пост. Мотоцикл с пулеметом в коляске и двух немцев у шлагбаума. Речушка была так себе, метров десять в ширину, но мы не стали рисковать и решили поискать брод. Сунулись в одном месте, в другом. Едва не завязли. Надвигались сумерки, и нам пришлось переночевать в лесу.

Если кто пробовал ночевать осенью в лесу или степи без палаток и теплой одежды, тот знает все удовольствия таких ночевок. У нас что имелось? Куртки, телогрейки, шинели через одного да кусок брезента. День уже начинался со снежинок, а к вечеру подул по-зимнему холодный, пронизывающий ветер. Ветер часа через три утих, но захолодало так что зуб на зуб не попадал. В танке тепло, пока двигатель не остыл, а потом от металла становится еще холоднее, чем снаружи. Вначале вроде согрелись, прижимаясь друг к другу. Потом заснуть уже не могли. Тряслись от холода, да еще по часу парами несли караул.

Возможно, эта холодрыга и бесконечное петляние по дорогам, сожравшее треть имевшегося горючего, снова толкнули нас к мосту. От мостов никуда не денешься, и мы, не завтракая, двинули назад к мосту с мотоциклетным патрулем. От него до деревни было километра полтора. Князьков, в общем-то, верно решил, что даже если поднимется шум, то с нашей скоростью мы успеем нырнуть по одной из дорог в лес. Но лейтенант не рискнул бросаться очертя голову и послал на разведку Шуваева и меня, отдав единственный в отряде бинокль. Я уже не удивлялся, что меня посылают вместе со старшиной. Так сложилось, что последнее время нас посылали вместе. Шуваев, понятно, он мужик опытный, участвовал в польском освободительном походе, в армии больше десяти лет служит. Я мог похвалиться лишь тем, что научился более-менее стрелять из пулемета и кое-как мог объясниться с пленным немцем, если таковой попадется.

Но немцы в плен пока не сдавались и продолжали наносить удары. Пулемет приказали с собой не брать. На поясе висел лишь наган и две «лимонки». У Шуваева — трофейный автомат, но ввязываться в бой нам строго запретили. Главное — убедиться, можно ли проскочить через мост. Мы выбрали позицию метрах в пятистах и вскоре убедились, что здесь нам лучше не соваться.

Кроме поста с пулеметом, Шуваев разглядел хорошо замаскированный орудийный окоп. Пушка вроде одна, но она наверняка пристреляна. И поставлена не только для охраны гарнизона деревни, а для таких, как мы. Мелких остатков воинских частей. Логично добавить «разбитых», но мы это слово не употребляли. Осторожно поползли назад, затем в перелеске поднялись в рост. Я почему-то ждал от старшины вопроса насчет Пашки. Что ни говори, а Паша Закутный в роте на виду был. Самый начитанный, о чем ни спроси, на все ответить мог, а немецкий лучше меня знал. Но старшина вопросов не задавал, а перебросившись со мной несколькими фразами насчет моста, действительно вспомнил Пашку.

— Дружок твой, конечно, умный. На сто шагов вперед видит. И проживет, бог даст, подольше многих, да с теплой бабой под боком. Но одного не поймет, ведь ему немцам служить придется.

— Может, и не придется.

— Нет, Леха. Слышал ведь, что они старост своих ставят, полицию организовывают. Кто же здорового парня в стороне оставит? Еще как в полицаи зачислят! А это измена Родине, с вытекающими последствиями. Расстрел. И родню в покое НКВД не оставит.

— У него из родни одна мать.

— Ну, матери будет приятно узнать, что сын предатель. Ребят втихую бросил и смылся. А ты, Лешка, в курсе был.