Штрафник, танкист, смертник

Не знаю, что было бы дальше. Крепкий молодой сержант с автоматом соображал, что делать. Врезать задержанному прикладом в лоб или молча уйти. Меня согнул пополам приступ кашля. Выкрик сорвал что-то в гортани и легких. Изо рта текла слюна, кровь, а кашель не давал дышать. Я лег на кучу соломы и приходил в себя целый час. Заглянул фельдшер, я оттолкнул его. Голосовые связки не работали, я мог только хрипеть.

— У вас контузия? — спросил фельдшер.

— Пошел на х…!

Потом я почувствовал холод. Подвал был, конечно, нетопленый. Сидели, вернее, лежали в нем человек пять. Я зарылся в солому и затих. Нервное напряжение нашло выход. Я ненавидел весь мир, конвоира, свое начальство и даже товарищей по несчастью, которые накрыли меня старой шинелью и напоили водой. С расспросами никто не лез.

В подвале я провел трое суток. Особисты по очереди, допрашивая каждого человека из двух уцелевших экипажей, проверяли по дням, где мы находились и что делали последние полторы недели. Лейтенант-особист дал мне бумагу, карандаш и посоветовал писать только правду. Если события я изложил более-менее связно, то в их последовательности и в днях запутался окончательно. Полученная контузия, простуда и нервы мешали вспомнить все по порядку. Свое объяснение я переписывал трижды. Лейтенант сравнивал его с другими показаниями, качал головой, а однажды спросил:

— Ну, чего вы виляете?

— А что вы хотите от меня?

— Более четкого изложения событий. Вас никто не подозревает в предательстве, но то, что три танка неделю находились в немецком тылу, наводит на разные вопросы.

— Например? — сипел я простуженным голосом.

— Как вы отсиживались, не торопились прорываться. Фактически уклонялись от выполнения своего воинского долга.

Нас всех выручило то, что, имея опыт выхода из окружения, я приказывал экипажу собирать документы убитых немцев. Таранец на это обращал меньше внимания, он не попадал раньше в такие ситуации. Я же хорошо знал, что документы будут хорошим доказательством, что мы не отсиживались, а воевали. Может, поэтому лейтенант вел себя довольно вежливо и даже приказал принести мне кружку горячего сладкого чая. Потом приехал командир батальона Колобов и прямо в кабинете особиста обнял меня:

— Жив, Волчок?

— Живой, товарищ майор!

— Тухлятиной от тебя сильно воняет.

Я рассказал про танк с мертвым разложившимся экипажем, под которым мы прятались. Потом как смяли две пушки, два грузовика, а на кирпичном заводе проутюжили еще два самосвала и экскаватор. Все стало на свои места. Экипажи освободили и отвезли в бригаду, которая размещалась на переформировании километрах в семидесяти восточнее Белгорода. Перегнали два наших танка, которые добрались до места на последнем издыхании. Остаток пути их тащили на буксире, а затем сразу отправили в капитальный ремонт.

Три дня пролежал в санбате, но там было холодно, неуютно. Я сбежал в батальон. Бригада размещалась в лесу, в землянках и палатках. Мой экипаж уже вырыл и оборудовал землянку. Смастерили из бочки самодельную печку. Нары, пол, застеленный сосновыми ветками, дощатый стол на двух столбах. Чего еще надо? Я сразу написал письма матери, сестре и однокурснице Лене Батуриной, которая считалась как бы моей девушкой. Хотя за это время я ее основательно подзабыл, но что-то заставило написать. У других есть девушки, а я чем хуже?

Кормежка из-за весенней распутицы, а может, из-за каких-то других причин была скудной. Фронтовые сто граммов на переформировке не полагались. Душили ячневой кашей («ячкой») и квашеной капустой с запахом тушенки или рыбных консервов. До меня снизошел помощник командира бригады по разведке капитан Бутов. Предложил возглавить танковый разведвзвод в составе бригадной разведроты.

— Ты, парень грамотный, бои прошел. В разведке такие нужны.

Обращение «парень» мне не очень понравилось. Главному разведчику бригады было года двадцать четыре, он носил блестящие, ручной работы звездочки на погонах, имел два ордена Красной Звезды и две медали. Насколько я знал, он околачивался в штабе, и его награды меня трогали мало. В штабах их раздавали более щедро, чем в ротах и взводах. Скажу откровенно, командовать разведывательным взводом я не хотел. Парадная сторона разведки выглядела красиво: отважные ребята с орденами, добывающие в тылу врага ценных «языков», секретные документы… Но два выхода из окружения, рейд прошлой осенью в немецкий тыл, три сгоревших танка, которые я чудом пережил, заставляли более трезво смотреть на вещи. Достаточно с меня обычного танкового взвода. Да и личность Бутова не внушала доверия.

— Рискованное, конечно, дело, — с ехидцей поддел меня капитан. — Не каждый решится. Берем добровольцев. Кстати, долго ты «младшим» ходишь, да и орден не помешает.

— Не помешает, — согласился я. — Значит, не заслужил. Всего три танка подбил и три своих потерял. Давать вроде не за что. Правда, еще пушек штук шесть раздавил и взвод фрицев на тот свет отправил.

Я хвалился с ноткой ответной насмешки. Хвастун или придурок! Пусть лучше так про меня думает. Я для него пустое место.