Штрафник, танкист, смертник

— «Тигр» — машина сильная, но чтобы в нее попасть, надо тренироваться. Мало снарядов отпускают. Волков, например, точно бьет, а ребята в его взводе в боях не участвовали. Даже на стрельбах кое-как «трояки» вышибают. В бою нервы играют, там автоматизм, набитая рука нужна.

Комбат Колобов недовольно пробурчал про лимит боевых снарядов. Но визит подполковника имел положительные последствия. Когда занятия подходили к концу, он снова обратился ко мне:

— Давно воюешь, Волков?

— С октября сорок первого. Нас, добровольцев, из Саратовского училища через три месяца учебы на фронт отправили, когда под Москвой туго стало. Повоевал, в госпитале отлежал, а затем доучивался. Потом снова воевал.

— И до сих пор младший лейтенант? Пьет, дисциплину нарушает? — спросил он у начальства.

— Да так… — замялся замполит.

Хорошо, что помощника комбрига по разведке не было, который меня в разведку сватал. Тот бы четко доложил, что отказался от чести стать разведчиком, а значит, танкист из меня хреновый.

— Какой у Волкова боевой счет? — спросил подполковник.

Разве замполит помнил, какой у кого из взводных командиров боевой счет? Как и в каждом подразделении, в бригаде имелись два-три «штатных» героя, которых не обходили наградами и званиями. А основная масса часто менялась, люди гибли, попадали в госпитали, да и по другим причинам не годились в число лучших бойцов. У меня за спиной имелись два выхода из окружения и штрафная рота, которая, правда, в личном деле не числилась. Но кому положено, об этом знали из других документов.

— Так какой у этого очень младшего лейтенанта боевой счет? — повторил подполковник.

Ответил Таранец:

— Три подбитых немецких танка, шесть орудий, штук восемь грузовиков и с полсотни фрицев. Три раза сам горел…

Первый раз за все время моей личности уделили столько внимания, и я подумал: «Ну, вот. Может, и орден дадут». Хоть мы и говорили, что не за награды воюем, но все мечтали об орденах и очень гордились, когда их получали.

Орденом меня не наградили. Но недели через полторы командир роты Таранец выстроил роту, зачитал приказ и вручил мне новенькие погоны с двумя звездочками. О медалях и орденах речи не шло. Не та была ситуация. Только что под Харьковом нам ряшку набили — какие тут награды!

А инспекторская поездка неизвестного мне подполковника (наверное, из штаба фронта) немного всколыхнула наше начальство. Нашлись снаряды, а может, прислали дополнительные лимиты, и раза два в неделю регулярно проводились учебные стрельбы. Не пожалели списанных танков, автомашин, просто кусков брони. Мы стреляли бронебойными и осколочно-фугасными снарядами. Выдавали порой не три, как обычно, а пять-шесть штук. Выделили даже подкалиберные снаряды. Эффективная штука, но на меньшем расстоянии, чем обычные бронебойные болванки весом шесть килограммов. Да и повреждения наши бронебойные болванки наносили более сильные, чем стреловидные легкие подкалиберные снаряды. Если грамотно влепишь, то немецкий танк уже не жилец. В общем, каждый тип снаряда хорош на своем расстоянии.

Так проходили недели, закончился май, шел июнь с дождями, грозами и жарой. Мы уже не сомневались, что три месяца относительной тишины скоро обернутся большой заварухой. Битвой, которую позже назовут Курской. С которой начнется уже необратимый путь нашей армии на Запад.

Пока же мы ничего не знали о будущем сражении, и жизнь на переформировании шла своим чередом. Довольно однообразная, но лучше так, чем со смертельными приключениями на войне. Усилили караульную службу. Из нарядов и патрулей мы не вылезали. Потом в связи с боевыми стрельбами и учениями количество нарядов уменьшили. Проходили ночное вождение. Не обходилось без ЧП.

На полигоне ночная езда шла обычно по кругу. Были оборудованы препятствия, мы проезжали бревенчатые настилы — мостики, канавы с водой, крутились между столбами, обозначающими бетонные надолбы. Вдоль трассы сидели в окопчиках несколько наблюдателей, отмечали правильность и время прохождения точек. Работа у наблюдателей была нудная. Проедет взвод или рота — жди следующего подразделения. Люди не выдерживали, засыпали. Кое-кто вылезал из сырых окопов. Во втором батальоне танк ушел в сторону и раздавил наблюдателя. Пошумели, кого-то посадили на гауптвахту.

Вместе с нужными, толковыми наставлениями мы порой получали брошюры, вызывающие смех. Залихватскими фразами нас учили, как действовать в бою: «Подбил фашиста, не спи — ищи другого», «Хорошему командиру никакой фашистский зверь не страшен. Ударил раз, ударил два — только шерсть полетела!» И так далее. Определенный смысл в этих прибаутках имелся, но молодым командирам они могли сильно навредить.

— Ребята, — учил я Худякова и Фогеля, — бить только с коротких остановок и одним выстрелом. Остановка дольше трех-четырех секунд — верная смерть. Тренируйтесь, чтобы уложиться в две секунды. Этого достаточно, чтобы прицелиться и выстрелить. Промахнулись — двигайтесь дальше и стреляйте с другой позиции. Если попали в цель, не задерживайтесь, чтобы ее добить. Пока добиваете, второй танк или орудие вас накроют.