Штрафник, танкист, смертник

Примерно через сорок минут мы двинулись к станции Стишь. Бой завязался буквально через пару километров. Стреляли противотанковые пушки и закопанные в землю «фердинанды». Особенно опасными были эти слоны с толстой броней, мощными пушками и отличной оптикой. Мы несли потери. Под минометным огнем залегла пехота. Били шестиствольные минометы, оставляя в небе темные полосы от трехпудовых реактивных мин.

Снова пошли зигзагами, стараясь обойти самоходки с фланга. Почти удалось, хотя на поле горели несколько танков и самоходок СУ-122. Мы удачно влепили осколочным снарядом в капонир с противотанковой пушкой. Прошли полосу низкорослого кустарника, который нас немного защищал. Когда на скорости двигались через открытую поляну, по танку ударило с такой силой, что нас с Леней Кибалкой сбросило вниз. Словно врезались в бетонную стену. Самое удивительное, что мотор продолжал реветь, потом вдруг заглох.

Леня Кибалка выскочил первым, я полез тоже. Заряжающий подхватил меня и вытащил на броню. Мы скатились на траву. Снаряд попал наискось во второе колесо сбоку, выбил его, смял и расколол следующее. Приподнялся люк механика-водителя. Федотыч мгновенно выпрыгнул, отбежал прочь. Он тоже успел спастись, а через пару секунд второй снаряд пробил броню рядом с открытым люком — и наша «тридцатьчетверка» задымила. Стрелок-радист, имени которого я так и не запомнил, остался внутри.

Третий снаряд, как молотом, сорвал с погона башню и сдвинул ее назад. Мы торопливо расползались. Когда ахнул боезапас, башня, кувыркнувшись, упала на землю. Вверх взлетели обломки, ящики с трофеями, загорелась солярка. Отбежав подальше, сумели собраться втроем. Федотыч с лицом, залитым кровью, Леня Кибалка в разорванном комбинезоне, и я, несостоявшийся командир роты. Мы добрели, поддерживая друг друга, до рощицы неподалеку, но смерть не хотела нас отпускать. Немцы шли в контратаку.

Т-4, пятнистый, массивный и почему-то необычайно больших размеров, шел стороной. Увидев нас, повернул башню. Три русских танкиста — тоже цель. Немцы нас не щадили и в бою не брали в плен. Впрочем, как и мы их. Панцер не пожалел даже бронебойного снаряда, припасенного для танков. Болванка жутко провыла совсем рядом, врезалась в землю и закувыркалась, снося мелкие деревца. Экономя снаряды, по нам открыли огонь из пулемета. Лупили с азартом, наверное, твердо намереваясь загнать нас в землю. Отвлекаться на посторонние цели, да еще с таким азартом, в танковом бою опасно. Немцы на короткое время об этом забыли. «Тридцатьчетверка» всадила им в борт снаряд, танк задымил, а четверо немцев выскочили из люков. Пятый, видимо, был убит.

До них было метров семьдесят, они бежали к нашей рощице, единственному укрытию поблизости. У фрицев имелись пистолеты и автомат. Они держали оружие в руках. Менее пострадавшие, чем мы, они бы нас перебили. Если бы не «тридцатьчетверка» Таранца. Пулеметы его танка свалили двоих немецких танкистов, и мы видели, как пули пробивают тела насквозь, вырывая клочья из курток. Один пополз прочь, а четвертый бежал прямо на нас. В черном комбинезоне, светловолосый, коротко стриженный, он дал по нам очередь из автомата. Меня ударило по правой руке. Немец свернул в сторону, продолжая стрелять, почти не целясь.

Я вытащил из кармана «ТТ», с трудом передернул ствол. Федотыч выпускал пулю за пулей из своего старого «нагана». Открыл огонь и я.

Мы попадали в цель, но немецкий танкист, словно заговоренный, продолжал бежать, огибая нас. Свалился шагах в десяти. Затвор моего «ТТ», лязгнув, встал в заднее положение. Я расстрелял всю обойму. Четвертый немец, скользя ужом в густой траве, исчез в кустарнике. Федотыч запоздало выпустил две последние пули из «нагана», а я почувствовал, что правая рука немеет.

Нам досталось всем. В основном осколков. Но получили и несколько пуль из автомата. Мне пробило в двух местах мякоть правой руки. Лене Кибалке угодило в бок. Раны не были слишком опасные, но крови вытекло много. Нас кое-как перевязали, по приказу комбата выделили мотоцикл и отправили в медсанбат.

В медсанбате мы узнали, что через три дня нашу обескровленную бригаду отвели в тыл. Позже, сразу в один день, пятого августа 1943 года, были освобождены Орел и Белгород. Вечером в медсанбате мы услышали по радио, что в Москве был произведен первый в истории Отечественной войны артиллерийский салют в честь освобождения Орла и Белгорода. Юрий Левитан перечислял названия фронтов: Брянский, Западный, Центральный, Степной, Воронежский. В честь праздника нас накормили хорошим ужином и налили по сто граммов водки. Конечно, ста граммов не хватило, нашли где-то еще и выпили как следует.