Остальные, петляя зайцами, добежали до следующего дома, запрыгнули в оконные проемы.
Здесь воздух был вполне сносным, поэтому остановились, тяжело переводя дыхание.
— Вот уроды, — выругался на оп
— Не до того им было, Наумыч, — ответил Лютый. — Они к атаке нашей готовились. Разве не понял — сдал нас кто-то. Может, тот штабной и сдал.
— Этот вряд ли, — помотал головой Ильин. — Иначе нас бы еще в шахте приголубили.
— Значит, другой, повыше, — продолжал гнуть свое Гусев.
В тот момент предательство казалось ему единственно верным объяснением провала наступления.
— К нам гости, — подал голос Студент, ведущий наблюдение. — Встретим объятиями и поцелуями?
И действительно, по их следам шло не меньше отделения оп
— А то! — усмехнулся Павел. — К бою.
— Этих положим, другие придут, — резонно заметил Наумыч. — Оцепят дом — и все, амба.
— И что предлагаешь? — внимательно посмотрел на него Гусев.
— Я останусь, задержу их, а вы уходите, мне за вами все равно не угнаться — возраст не тот, чтобы зайцем по развалинам скакать… Да и пожил я уже свое, — Наумыч невесело усмехнулся и сразу посерьезнел. — Ладно, все. Уходите, быстрее, пока возможность есть.
Павел подошел к Ильину, приобнял его:
— Отговаривать не стану. Прощай, Наумыч. Хороший ты мужик.
Ильин признательно кивнул в ответ, произнес:
— Леха, Студент…
Чечелев приблизился.
— Что, дядя Вова?
— Выбрось ты свои скальпы. В плен попадешь…
— Не попаду, — перебил его Студент.
— Ну, как знаешь… Давайте, мужики, валите отсюда. Каждая секунда на счету.
Штрафники, быстро попрощавшись с Ильиным, устремились через лабиринт комнат, преодолевая груды кирпичей, протискиваясь в проломы.
Глава XXIV
Наумыч
К неполным сорока девяти годам Владимир Наумович Ильин имел за плечами двадцать восемь лет брака. Жену Антонину он уже давно не любил. Уважал, привык, а вот любви не было. Пропала куда-то со временем, сменившись прозой супружеских отношений.
А ведь была, да какая!
Женился он на Тосе сразу после армии, даже погулять толком не успел. А чего гулять, когда любовь захлестнула его, завертела водоворотом страстей, пленила бессонными ночами, поцелуями до полного изумления, от которых губы распухают и болят, но кажется, что нет в мире слаще той боли.
Ох, и давно это было! И в то же время, как вчера. Только после этого «вчера» дети — Валерка да Наташка — успели вырасти, своими семьями обзавелись, осчастливили родителей внуками.
Сначала Наташка сподобилась, хоть и младшенькая, а потом и старшой подтянулся. И есть теперь у Наумыча внучка Светуля, прямо солнечный лучик, так светится вся, и внучок Никита, серьезный, обстоятельный, хоть от горшка два вершка.
Владимиру сорок четыре уже стукнуло, когда внучка появилась. Вроде и не старый еще, а уже дед. Странно даже. Только вроде молодым был, а все уже прошло. Жизнь — как вода сквозь пальцы. Куда что делось?
Владимир часто задавал себе этот риторический вопрос. Возраст вроде и не ощущается, а мысли-то постоянно вокруг этого вертятся: что все уже, жизнь, считай, прожита. Что там этой жизни осталось? Лет пятнадцать, а то и меньше. Вон, мужики после пятидесяти мрут, как мухи осенью.
И с годами здоровье лучше не становится, вон, сколько болячек уже нажито. Таким макаром скоро ползарплаты на таблетки отдавать придется. А что поделать — производство горячее, первая сетка, то есть совсем не курорт. В легких уже вся таблица Менделеева, наверное, собралась.
И вместе с тем была у Ильина радость сердечная — Юлия, моложавая разведенка, нормировщица из его цеха.
До поры до времени дальше флирта у них не шло: так, шуточки-прибауточки, подкольчики, якобы случайные встречи за проходной. Пару раз в одной компании у ларька пиво пили после особо тяжелой смены. Он тогда ее до дома проводил. В первый раз в гости напроситься постеснялся, неудобно как-то стало, будто кобель какой при живой-то благоверной. А во второй Юля сама к себе позвала. Подумал-подумал и… согласился.
Почти четыре года так и встречались. Наумыч тайком от жены отгулы брал, однажды в санаторий с Юлей съездил по профсоюзной путевке. Тося думала, что один поехал, лечиться. Как же! После Юльки никаких процедур не надо. Чувствуешь себя молодым не по годам.
Но совесть, она — зараза такая. Начнет грызть — не остановишь. Будь Ильин душой почерствее, как-нибудь справился бы. А так… не перегорело еще в нем старое.
Спустя четыре года стало ясно — надо выбирать. И от того совсем Наумыч с лица спал. Не может он Тосю бросить, хоть и не любит. Предательство это. А Юля ему ультиматумы ставит: или я, или жена. Определяйся.
Правду мужики говорят: с бабами не соскучишься. Горазды они ультиматумы ставить, умеют жизнь превратить в каторгу.
Поговорил он с Юлией по душам. Спросил, за что полюбила его? Мало что ли молодых мужиков в том же их цехе?