Штрафники. Люди в кирасах<br />(Сборник)

О предстоящем марше им объявили после ужина. Построили и сказали: через двадцать минут полк выступает на передовую. Куда и зачем — полковник Шерстнев объяснять не стал, но по его тону чувствовалось, что предстоит нечто серьезное, скорее всего, то, к чему их так долго готовили.

— Ну, братья-славяне, кажись, кончился наш дачный сезон, — высказал догадку Фитюлин. — Прощай, рыбная юшка, да здравствует пшенная каша по первой норме!

— Помолчи, дай послушать, что там полковник говорит, — остановил его Козлов.

— Пятнадцать месяцев осаждают фашисты Ленинград, надеясь задушить его голодом и болезнями, — доносился из темноты простуженный голос Шерстнева. — Ничего у них не выходит, и теперь настало время нам сказать свое решающее слово. Враг в полной мере почувствует нашу ненависть, нашу силу… От имени Родины я требую от вас мужества и честного исполнения воинского долга…

И вот они уже часа полтора идут по лесной дороге, стараясь определить, на какой участок фронта их направляют. Колонны потеряли свою первоначальную стройность, растянулись. Разговоры притихли, и Николай слышал сзади себя лишь сдерживаемый кашель да отрывистые восклицания поскользнувшихся бойцов. Изредка вдоль колонн проезжал «козлик» командира полка и тогда по рядам передавали команду Войтова: «Не растягиваться! Прибавить шаг!»

— Сколько нам топать-то еще, не знаете, товарищ лейтенант? — спросил шедший за Колобовым Красовский.

— Ты у меня еще время и место наступления спроси, — язвительно хмыкнул в ответ Николай.

— Да я не к тому. Понятно, что не знаете. Я о привале спрашиваю. Портянка сбилась, перемотать бы.

— Отойди на обочину и перемотай. Только не задерживайся, а то отстанешь, не найдешь нас в темноте.

Колобов с интересом поглядывал на идущего рядом с ним Волкова: мужик в возрасте, а не жалуется, не отстает, хоть и дышит тяжело, с хрипом. Словом, с характером у него замполит. Не считает для себя возможным проявлять слабость перед бойцами. Две недели всего в роте, а уже создал партячейку, провел партийное собрание, на которое пригласил и его, командира роты. К бойцам не подлаживается, не опасается высказывать свое, порой резкое мнение, но в роте его, кажется, признали, считаются с ним, прислушиваются к советам. Одно Колобову не нравилось: за глаза замполита бойцы называли не по званию и фамилии, а Сергеичем. Вроде бы и неплохо это, но доведись Волкову в бою заменить его, командира, сумеет ли он удержать на должном уровне дисциплину?

А привала и в самом деле что-то долго не объявляют. Уже около трех часов идет батальон по скользкой зимней дороге. Справа все явственнее доносится грохот орудийных выстрелов и чистая белизна снега все гуще чернеет воронками. Хвойный лес незаметно сменился лиственным.

— Послушай, Юрий Сергеевич, — обратился Колобов к замполиту. — Ты почему сержанту Застежкину отказал в приеме в партию?

— Я один таких вопросов не решаю. Так что ему не я, а партийная комиссия отказала, — помолчав, ответил Волков.

— И почему же ему отказала партийная комиссия?

— Потому что судимость у него в прошлом.

— Так у нас, сам знаешь, больше половины роты — бывшие штрафники и с судимостью. Но теперь-то она с них снята. Люди собственной кровью свою вину перед Родиной искупили!

— А я с этим и не спорю. Простили их и теперь они стали полноправными бойцами Красной Армии. Только этого еще мало, чтобы быть принятым в партию.

— Что-то не пойму я тебя, замполит. Я тоже из штрафников, но со мной ты сам заводил разговор насчет вступления в партию.

— Чего ж тут непонятного? — Волков мягко тронул Николая за локоть, как бы успокаивая его. — Во-первых, ты офицер, командир роты, и уровень твоего сознания нельзя сравнивать с уровнем сознания Застежкина, у которого всего три класса образования. А во-вторых, что ты тогда на мое предложение ответил?

— Ну, что рановато мне еще коммунистом быть, что еще заслужить это высокое звание надо.

— Вот видишь? Сам на свой вопрос и ответил. А ведь ты еще в сорок первом медаль «За отвагу» заслужил. За Невский пятачок тебя орденом наградили, медаль «За оборону Ленинграда» вручили недавно и все-таки ты считаешь себя пока недостойным. А вот Застежкин о себе другого мнения. Разница есть или нет?

Черт его знает, вроде бы и прав замполит, а в душе у Колобова все равно оставалась неудовлетворенность, глухая обида за Прохора.

…Теперь уже впереди, куда двигался батальон, явственно слышалась пулеметная перестрелка. Лиственный лес снова сменился хвойником и на дороге опять стало темнее. Лишь изредка в небе вспыхивали осветительные ракеты и отблески их холодного света вырисовывали в темноте идущие впереди колонны. Похоже, они приближались к передовой.

— Стой! — донеслась команда с головы колонны. — Сойти с дороги направо. Не курить! Громко не разговаривать!

Было уже три часа ночи. Повалились прямо на снег, подсунув под себя вещмешки, валежник, еловые лапы. Но отдохнуть им дали всего минут пятнадцать. Потом подняли снова и отвели метров на триста в глубину леса. Здесь приказали устраиваться на ночлег.