Штрафники. Люди в кирасах

Когда началась война, Беда разделил судьбу многих молодых людей: он был мобилизован, немножко воевал, попал в окружение, потом пробрался в Харьков и занялся «коммерцией». Жилось ему неплохо: через его руки проходило немало ценностей, оставлявших в его кармане тысячи марок и рублей. И возможно, что он еще долго не задумывался бы над своей судьбой, если бы не одна история.

Черт его попутал напечатать в националистическом листке заметку, в которой он восторгался новым «порядком», разрешившим «свободное предпринимательство». Едва появилась злополучная заметка, Беда чуть ли не в тот же день обнаружил у себя в кармане экземпляр этой газеты с размашистой надписью на его восторженном отклике красным карандашом: «сука».

Пришел он тогда домой немножко под мухой и сколько не пытался, никак не мог вспомнить, как эта газета попала к нему в карман. Но намек был настолько красноречив, что Тимофей не стал дожидаться еще одного предупреждения. Он ликвидировал свое «дело», превратил марки и рубли в металл, часть его припрятал, малую толику захватил на всякий случай с собой и, воспользовавшись тем, что наши войска ненадолго захватили Харьков, скрылся.

Документы Беды были в полном порядке. На допросе он рассказал сущую правду, покаялся в спекуляции, но «забыл» упомянуть только о своей корреспондентской деятельности.

В лагере Беда со всеми держался просто, чуть-чуть подчеркивал свое родство с музами. По особо острым вопросам не дебатировал, но, не стесняясь, ругал немцев. В лагере упорно поговаривали, что Артист — человек темный и якобы даже «постукивает».

Единственным развлечением Тимофея, если не считать смакования театральных историй, были карты. Эта игра лагерными порядками категорически запрещалась. Но запреты ловко обходили: поймать игроков, если бы даже начальство и захотело, было трудно.

Расчет обычно шел на деньги и хлеб. Пайка хлеба, взвешенная с точностью до миллиграмма, с микроскопическим довеском, прикреплявшимся к ней тоненькими лучинками, была самым дорогим «товаром». Такой кусок хлеба всегда можно было продать или купить, ибо всегда находились люди, нуждавшиеся в нем. А человек, имевший две-три лишних пайки, считался богачом.

Нескольким игрокам, и прежде всего Беде, очень «везло». С карманами, полными денег, ловкие картежники никогда не голодали, всегда имели табак, сахар и даже масло.

Хотя игра и велась со всеми возможными предосторожностями, о ней было известно почти всем, в том числе и подполковнику Турову. Знал, но почему-то молчал.

Возможно, что так продолжалось бы и дальше, если бы Беда не увлекся. В числе его многочисленных должников оказался старший лейтенант Николай Анохин. Это был невысокий, тщедушный и болезненный человек. Попав еще в сорок первом в окружение, а потом в плен, он несколько месяцев скитался по немецким лагерям, пока не удалось бежать. Еще несколько месяцев, голодный и оборванный, Анохин добирался к своим. Перейдя наконец с превеликим трудом линию фронта, он оказался в лагере. Теперь ему предъявили обвинение в измене и сотрудничестве с врагом.

Мамонин, который вел его дело, был почему-то убежден, что Анохин отпущен из лагеря после соответствующей обработки немецкой разведкой. Доказать обратное Анохин не мог и с тревогой ждал суда, которым его запугивал Мамонин. Не отличавшийся здоровьем и раньше, в немецких лагерях он заболел язвой желудка и страшно мучился. Лагерная баланда, известно, пища не диетическая, и он поигрывал в карты, иногда прикупая на выигрыш масла или сахару. Вначале это ему как-то удавалось.

Но однажды, сев играть против Беды, он проиграл рублей пятьсот и потом никак не мог рассчитаться. Полоса везения кончилась. Как-то Беда напомнил Анохину о долге. Тот вспылил и грубо выругался. Тимофей, как обычно, спокойна заметил:

— Каждый уважающий себя человек карточный долг считает долгом чести. Это было, между прочим, первой заповедью старых русских офицеров.

— Да пошел ты со своими офицерами и долгом чести! Нашел, где вспоминать. Что я тебе отдам, если у меня нет лишнего куска. Не могу же я сидеть на одной баланде! — ответил Анохин, и горестные складки очертили его рот.

— Меня это не касается. Проиграли — отдайте. Если вам не везет, не садитесь. Вы не найдете секрета трех карт, как Герман в «Пиковой даме».

— А ты, подлец, нашел секрет? Тебе везет? Ты — шулер, поэтому тебе и везет.

Беда побагровел, но тона не повысил.

— Я не оскорблял вас, Анохин. Я только напомнил, что сделали бы и вы на моем месте. А насчет шулера и подлеца мы еще посмотрим. Я не позволю, чтобы всякий предатель меня безнаказанно оскорблял…

— Это я предатель? — вскричал Анохин, и губы его задрожали. — А ты, вшивый аристократ, откуда такой выискался? Ты, морда, не предатель? Ты честно защищал родину в немецком тылу? Да? — и Анохин размахнулся, чтобы ударить Беду. Его схватили ребята, а Тимофей, поняв, что дело принимает нежелательный оборот, отступил и торопливо заговорил:

— Ладно, ладно. Мы тут все по одному делу. Разберутся, кому надо.