Штрафники. Люди в кирасах

Валентин словно не слышал его слов и заговорил о другом:

— Чует мое сердце: где-то, братва, и мы понадобились. На фронт бы — самая дорогая мечта.

Алексей прислушивался одним ухом, но в разговор не встревал. Он глубоко вдыхал свежий утренний воздух, с интересом осматривался кругом. Шли полем. Давно непаханое, оно источало крепкий аромат бурьяна и цветов, еще не поблекших под солнечными лучами. Вдали стояла полупрозрачная дымка. Солнце, поднимаясь все выше, оттесняло ее с небес к земле.

Исчезли, словно провалились, лагерные бараки, остался позади завод, где они работали, и только его огромные трубы, клубившиеся серо-белым дымом, еще долго были видны. Слева и справа, прикрытые утренней дымкой, рисовались терриконы и копры шахт. Они казались заброшенными, но зоркий глаз, всмотревшись, мог заметить, как иногда вверх по склону ползла маленькая точка — вагонетка с породой. Добравшись до вершины, она останавливалась и так же медленно возвращалась обратно. Со стороны невидимого города доносились гудки паровозов, а по всему полю размашисто шагали длинноногие опоры высоковольтных линий. Кое-где попадались небольшие участки картофеля, гороха или ржи, которая уже желтела и наливала колос. От полей веяло тонким ароматом земли-кормилицы, нежным, приятным, знакомым еще с детства.

Часа через два они подошли к какой-то шахте. Из-за высокого забора были видны крыши зданий, ажурные фермы копра с огромными колесами наверху. Террикона не было, вероятно, шахту не успели ввести в строй. Возвышаясь над забором, на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сторожевые вышки с часовыми на них.

Когда закончилась обычная церемония приема и новички заняли места на расшатанных нарах-вагонках, Алексей и Валентин пошли знакомиться с новым лагерем. Огромная территория бывшей шахты была заставлена деревянными бараками, в которых когда-то, наверное, жили строители, а теперь помещались подследственные офицеры.

Это было необыкновенно пестрое сборище характеров, лиц, костюмов, какая-то вольница, изолированная от остального мира трехметровым забором и колючей проволокой.

Алексей, разглядывая людей, говорил:

— Ну прямо орда какая-то…

— А присмотрись к ним, — говорил Бухаров, — они же как на вокзале: ждут звонка к поезду…

— Неужели все офицеры? Несколько тысяч. И все изменники? Как же так?! А ведь там, на фронте, они позарез нужны. Если каждому хоть взвод дать, на армию хватит. А?

— Зачем же взвод? Винтовку — и то дивизия.

Бухаров, однако, не догадывался, насколько его слова близки к истине. Дня через три прибыла комиссия, отбиравшая пополнение в части.

Один за другим подследственные проходили перед врачами. Те наскоро их ощупывали, выслушивали и коротко говорили:

— Годен!

В отдельной комнате, куда потом попадали, сидел сухой подтянутый майор с двумя орденами Красного Знамени на аккуратной гимнастерке.

Он, взглянув на Алексея, коротко бросил:

— В стрелковую роту!

— Товарищ майор, я когда-то служил в артиллерии, — начал было Алексей.

— А теперь послужишь в пехоте. Следующий!

— Нас вместе, товарищ майор, — попросил стоявший сзади Бухаров.

— Где служил раньше?

— В пехоте.

— В стрелковую роту, — согласился майор. — Следующий!

Вася Чернышев тоже попытался заявить о своей профессии.

— Я летчик, товарищ майор.

— Забудь! Тут одна пехота.

— Тогда вместе вот с ними, — улыбнулся Вася.

Когда вышли из барака, Алексей спросил Валентина:

— Ты ж сапер…

— Э, Леша, разница не велика. Эта пехота, сдается мне, будет особенная…

К вечеру тысячу с лишним человек, прошедших комиссию, построили во дворе. Вышел тот самый майор, который распределял прибывших по ротам. Только теперь Алексей заметил, что его аккуратно разглаженный левый рукав заправлен под широкий офицерский ремень. «Без руки, а остался в строю…» — с уважением подумал он.

Майор говорил:

— Гитлеровские захватчики бегут на запад. Враг будет непременно разбит. Час окончательной победы над ним приближают миллионы советских людей самоотверженным трудом в тылу и героическими подвигами на фронте. Настал и ваш черед влиться в славные ряды защитников Родины, искупить перед ней свою вину.

Алексей слушал майора, и чувство глубокой радости охватывало его: кончены все мучения, допросы, подозрения. Он снова будет на фронте, он снова такой же человек, как все! Правда, когда майор упомянул об искуплении вины, Алексей толкнул Бухарова:

— О какой вине он говорит?

— Помолчи, слушай дальше…

Майор между тем продолжал:

— Командование поручило мне сформировать ваш батальон, который после кратковременного обучения поступит в распоряжение командующего фронтом. Сейчас вы оставите лагерь и направитесь к месту дислокации части. Поздравляю вас с возвращением в ряды защитников Родимы и желаю успехов на фронте.

Закончив речь, майор что-то сказал стоявшим возле него офицерам и направился к воротам. Один из них, оставшийся перед строем, скомандовал:

— См-ирна-а! Напра-ава! Шагом марш!