Штрафники. Люди в кирасах

Вражеская артиллерия свирепела все больше, но пока вела огонь по реке и исходным позициям десанта, все еще не решаясь перенести его на этот берег. Растянувшись в цепь, штрафники бежали, перепрыгивая через опутанные колючей проволокой столбы и обрывки проволочной спирали. Впереди бушевал огневой вал. Справа и немного сзади наступал взвод Дудко. Слева слышались крики выбиравшихся на обрыв бойцов Орешкина. Теперь уже вся двадцать седьмая молодежная продвигалась в глубь обороны противника. «Где же здесь немцы? Может, их и нет в Московской Дубровке?» — мелькнуло в голове у Николая. И тут же он увидел вторую траншею, обозначившуюся пульсирующими, дрожащими огоньками пулеметных и автоматных очередей. Кто-то рядом охнул, упал на землю…

Высадка десанта в районе Московской Дубровки явилась для гитлеровского командования полнейшей неожиданностью. И это был не первый просчет немцев под Ленинградом в конце лета — начале осени 1942 года.

В августе, увлекшись подготовкой крупной операции по окончательному захвату непокорного города, получившей кодовое название «Нордлихт» — «Северное сияние», немецко-фашистское командование усилило свою восемнадцатую армию рядом соединений, переброшенных из Крыма и Западной Европы, а также крупными силами артиллерии и авиации. Однако намеченный на сентябрь решающий штурм Ленинграда не состоялся.

Советские войска сумели упредить врага, нанеся девятнадцатого августа с захваченного на левом берегу Невы плацдарма неожиданный двойной удар на Синявино и Тосно. Спустя неделю перешла в наступление и ударная группировка Волховского фронта. В ходе ожесточенных боев она прорвала вражескую оборону на участке Гонтовая Липка — Тортолово и, отразив яростные контратаки противника, вышла на подступы к Синявино с запада.

Гитлеровцам вместо генерального штурма Ленинграда пришлось спешно перебрасывать свои свежие дивизии в район прорыва и восстанавливать положение. Сильными фланговыми ударами они сумели остановить продвижение войск Волховского фронта и сковать рвущиеся им навстречу части Невской оперативной группы. Вот тогда-то, с целью спасти уже во второй раз проваливавшееся наступление в районе Синявино, и была предпринята нашим командованием операция по захвату плацдарма у Московской Дубровки.

Застигнутый врасплох противник спешно подтягивал с других участков подкрепление. Обстрел Невы в районе переправы нарастал с каждой минутой. Спешащие к плацдарму суда получали пробоины, теряли ход и управление, тонули.

В катер, на котором переправлялся штаб сводного батальона, почти одновременно ударили два снаряда. Завалившись на правый борт, он начал быстро погружаться в воду. Шедший за ним мотобот едва успел принять оставшихся в живых. Тяжело раненного в грудь Терехина перенесли на него комиссар Кушнаренко и легко контуженный капитан Аморашвили.

Узкая песчаная полоса под обрывом уже была полностью забита высаживающимися бойцами, ящиками с боеприпасами, минометами. Люди суетились, кричали. Каждый старался быстрее выбраться на обрыв, затащить туда имущество, технику. Навстречу одному потоку двигался другой — санитары начали доставлять с плацдарма первых раненых.

Нуждающихся в срочной операции размещали в двух глубоких штольнях, прорытых в нижней части обрыва еще прошлой осенью. Немцы этими штольнями не пользовались и они кое-где обвалились, но теперь пришлись как нельзя более кстати.

В одну из штолен, где уже топилась небольшая печка-буржуйка и горели яркие карбидные лампы, принесли майора Терехина. Сначала он находился в сознании и требовал, чтобы ему доставляли донесения из атакующих подразделений, но скоро стал путаться, принимал хлопотавшую возле него медсестру за начальника штаба.

Небольшой осколок снаряда засел у него где-то рядом с сердцем. Требовалась немедленная операция, но хирурги, если они вообще не погибли во время переправы, задерживались. Печурка горела плохо и медсестра никак не могла простерилизовать шприцы, чтобы сделать ему хотя бы обезболивающий укол. На груди майора, несмотря на двойную повязку, все шире расплывалось кровавое пятно.

Успокоившийся было Терехин неожиданно закашлялся, пришел в себя. Оглядел осмысленным взглядом штольню. Заметив лежавшего рядом раненого бойца, прохрипел:

— Что там, на плацдарме?

— Нормально, товарищ майор. Уже из второй траншеи фрицев выколачивают. А тут последние два взвода из абрамовской роты высаживаются. Слышите?

Терехин прислушался к доносившимся снаружи командам и отчаянной матерщине, слабо улыбнулся:

— Хорошо идут, с настроением…

Хотел сказать что-то еще, но вдруг захрипел. По синему его лицу пошли белые пятна. Он весь напрягся, тихо охнул и обмяк. Подбежавшая медсестра приподняла его голову и, схватив за руку, старалась нащупать пульс.

— Отошел, — констатировал лежавший рядом боец. — Жалко его. Правильный мужик был. Да ты отпусти его, сестра. Чего уж теперь. Лучше мне какой-нибудь укол сделай. Кость в ноге свербит, мочи нет.