Штрафники не кричали «Ура!»

Память отматывала картинки всего произошедшего, как кинопленку, в обратном порядке. В этом кино причудливо смешивались в один клубок любовь и смерть, страсть и боль. Андрею вдруг вспомнилась плащ-палатка, на которой они с Кармелюком тащили обезображенное тело комбата. И этот чертов фриц, в которого он так и не выстрелил. Аникин не мог сам себе объяснить, почему он не нажал на курок. Где-то глубоко внутри чувствовал, что это как-то связано с теми самыми словами, что он шептал, глядя из оврага на мертвую руку Червенко, с зажатой в ней деревянную ручкой ящика со снарядами. И еще почему-то с Лерой, с ее губами и поцелуями и с ее письмами…

XII

После вечерней поверки Андрей ненадолго зашел в амбар. Капитоша и Буравчик были там. О чем-то шушукались, словно два японских шпиона. Это отцовское выражение. Он японскими шпионами называл бабусек, которые устраивали посиделки возле поселкового барака. Это у него после Халхин-Гола в словарном запасе закрепилось.

Буравчик себе места не находил. То выйдет на улицу, то обратно вернется. Шуточек и прочего артистизма от него слышно не было. И он, и Капитоша то и дело отпускали в адрес Аникина взоры, щедро исполненные злобы и ненависти.

Андрей на эти черные метки разве что не засмеялся в полный голос. Как ни в чем не бывало прошел к своим нарам и растянулся на них, покрякивая от удовольствия. Он всем своим видом демонстрировал, что на эту шушеру плевать он хотел с маковки рубиновой звезды Спасской башни. Третьего, того, что напал на Аникина за амбаром, вообще было не видать.

— Ну что, солдатик, навалял им по шее? — вдруг спросил его сосед.

Аникин с некоторой долей удивления оглянулся на соседние нары.

— Похоже, секретная операция по пересчету шакальих зубов перестала быть секретной… — со вздохом произнес Андрей.

Лежавший в тени рассмеялся, тут же заохав и закашлявшись.

— А ты молодец, не унываешь… — наконец, успокоившись, произнес он. — Тут, сам понимаешь, шила в мешке не утаишь…

Андрей, перекинувшись с соседом еще парой фраз, затих, прислушиваясь к тому, что происходит в амбаре.

По заведенной традиции, спустя буквально несколько минут после отбоя, стены амбара уже сотрясал дружный храп, вырывавшийся сразу из нескольких десятков носоглоток. На передовой полноценный сон был непозволительной роскошью. Здесь, во втором эшелоне, солдаты и наверстывали его в полном объеме. Отсыпались за весь предыдущий и будущий недосып. Естественно, вкусить этой роскоши и здесь удавалось не всем. Одних мучили раны, других — последствия контузий. Третьих здесь, в относительном латишье медсанбата и перевалочного пункта, начинали преследовать кошмары передовой.

Солдат понемногу отходил от страшного напряжения окопной жизни на грани смерти, и тогда начиналось… Оно лезло, как фарш из мясорубки, из всех пор израненного войной сознания: нескончаемая вереница убитых, их нечеловечески изуродованные лица, их тела, пережеванные и по кусочкам выплюнутые войной. Одни вскакивали посреди ночи с душераздирающими воплями или попросту воем, другие метались на нарах в холодном поту, дрожа как осиновый лист, не в силах вырваться из лап кошмарного сна. Третьи вообще не могли заснуть. Лежали всю ночь с распахнутыми от ужаса глазами, вперившись в темноту, сгустившуюся у деревянных стропил амбара, слушая стоны и бормотание товарищей и боясь закрыть глаза. Потому что там, внутри, они видели самое жуткое — кровавое месиво своего изорванного в клочья сознания.

XIII

Андрею в эти ночи ничего не снилось. Он точно проваливался в бездонную угольную шахту, а утром нового дня снова, каким-то чудесным образом, обнаруживал себя на поверхности непроглядного жерла.

Молодость брала свое. И раненая нога, и издерганные нервы быстро заживали. Андрей чувствовал, как организм его снова наполняется здоровьем и силой.

Вот и сейчас молодость подвела Аникина «под монастырь». Он решил во что бы то ни стало бодрствовать и следить за каждым шакальим движением Буравчика, Капитоши и того, третьего. После принятия столь ответственного решения он успокоенно вздохнул. И не заметил, как его сознание тут же легко, играючи перемахнуло черту, отделяющую явь ото сна, нырнув в мерцающую мглу беспробудного забытья. В следующую минуту Андрей спал богатырским сном…

— …Сказано — бегом… Метнулся отсель…

Слова эти и неясные шорохи словно окатили Андрея ушатом холодной воды. Он подскочил на нарах. Спросонья он не мог разобрать, что происходит. Неясная тень нависла над ним, но отпрянула, испугавшись лязгнувших металлом слов. Это сосед. Он отрывисто и резко лязгнул этой фразой. Или лязгнуло само по себе. Черте что происходит… Аникин протер глаза и тут только оценил ситуацию.