Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

– Я выполню свой долг, – прошелестел одеревеневшими губами Райгер, вскочил на колени, потянулся к рукоятке затвора и тут же получил пулю под самый обрез каски.

Русские уже разворачивали цепь. Бальк увидел, как один из них, высокий, в расстегнутом до пояса камуфлированном комбинезоне бежал к их окопу, на ходу отстегивая от ремня гранату. До него было еще метров девяносто. Гранату с такого расстояния он, конечно же, не добросит. Но через минуту расстояние станет вполне подходящим.

Бальк отвалил тело Райгера от Schpandeu, передернул затвор и прижал короткий рог приклада к плечу. Шансов у него почти не было. Либо он уже на мушке у снайпера и тогда вот-вот последует удар очередной, третьей пули в его каску. Либо снайпер все же меняет позицию, а значит, у него есть минута или даже две, чтобы положить цепь русских, которые уже охватывают их окоп.

– Мит! Придерживай ленту!

Не может такого быть, мелькнуло смутной надеждой в его голове, чтобы меня убивали возле пулемета во второй раз. Снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку.

Schpandeu лихорадочно задрожал в его руках. Патроны шли в приемник ровно, без задержек. Мит исполнял обязанности второго номера безукоризненно. Сильный удар внезапно отбросил Балька в угол окопа, к телу Генриха Дальке. Последнее, что он видел – толстые линзы очков Мита и в них огромные глаза, похожие на глаза какого-то сказочного насекомого, которого Бальк видел на детской картинке давным-давно, в далеком городе на сказочной реке…

Глава тридцать первая

Переправу начали в полночь.

Воронцов и Иванок сняли с коня Кондратия Герасимовича, перенесли в лодку. Нелюбин на прощание махнул рукой, что-то прошептал. А что, никто не разобрал.

Воронцов приказал срочно отыскать Веретеницыну и, когда она подбежала к нему, велел отправляться вместе с первой партией раненых. Но она отказалась.

– Если можно, я с вами.

– Нельзя. Отправляйся с Кондратием Герасимовичем. Ему твоя помощь нужнее. Постарайся сделать все возможное, чтобы он как можно скорее попал на операционный стол. Разыщи Игнатьеву. Она все сделает.

– Ну, тогда до встречи на том берегу. – И Веретеницына обхватила его за шею. Он почувствовал ее теплые руки и шершавые губы, пахнущие не то смолой, не то какой-то травой. Видимо, что-то жевала, пытаясь утолить голод. Сухой паек они доели сегодня утром, перед маршем. Отложить сухарь-другой про запас Веретеницына не догадалась. Избаловал ее старшина Гиршман.

Воронцов почувствовал, как она вся дрожит, и ему стало жалко эту странную девушку и стыдно за то, что так часто своими приказаниями подвергал ее опасности. На этот раз он не отстранил ее. Погладил сырые, пахнущие лесом волосы и сказал:

– Позаботься о Нелюбине. И не вздумай возвращаться. Видишь, что тут творится.

Она легко запрыгнула в лодку. Разведчики из группы лейтенанта Васинцева тут же оттолкнули перегруженное суденышко, предоставляя его судьбе и лодочнику. Плоскодонки неслышно ушли в прозрачную ночь.

Раненые были отправлены. Оставшиеся на западном берегу вздохнули с облегчением и принялись отрывать окопы.

Бой на юго-востоке, в стороне хутора, затих. Лишь через равные промежутки времени оттуда доносилась перекличка двух пулеметов. Вначале торопливо отстукивал тремя-пятью патронами немец, ему через две-три секунды тем же, только пореже, отвечал «максим».

Воронцов лег под ореховым кустом и затих. Ему, как когда-то осенью под Юхновом, после первого боя, захотелось вдруг исчезнуть, раствориться, стать частью леса, травой, побегом пахучей крушины или жимолости, затеряться среди мельчайших капелек тумана, который наползал с протоки, заполнял лес, глушил звуки и делал окружающий мир нереальным, придуманным кем-то для какой-то чудовищной забавы. Даже утки на болоте затихли. Какая тихая ночь! Но покой, царящий окрест, только натягивал нервы, дразнил, напоминая о его хрупкости, призрачности. Воронцов не выдержал напряжения и перевернулся на другой бок. А Кондратий Герасимович, вспомнил он о Нелюбине, похоже, отвоевался. Хорошо, если потеряет только ногу. Без ноги жить можно. Вернется в свои Нелюбичи, к своим женам и детям… Из полузабытья его вывел приглушенный голос Иванка:

– На вот, гостинец тебе от дяди Кондрата. – И Иванок воткнул в землю прямо возле его глаз малую пехотную лопату.

Вот это настоящий боевой товарищ, с благодарностью подумал о Нелюбине Воронцов и вдруг поймал себя на мысли, что завидует старику. И тому, что он уже, должно быть, скоро будет на своем берегу, и тому, что поедет домой… О друге вот позаботился, свою лопату мне оставил. Значит, не собирается в батальон возвращаться.

– А ты? – спросил он Иванка.

– У меня своя есть.

Окоп для солдата – дело привычное. Чаще всего даже – желанное. Воронцов тоже быстро отрыл неглубокую ячейку. Иванок принес из лесу охапку мха. Они выстелили дно сосновыми лапками, потом мхом и улеглись, приготовив автоматы. Зачехленную винтовку с драгоценной оптикой Иванок отправил на лодке вместе с Нелюбиным. Ночью она здесь была ни к чему.