Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

– Чем это так сильно пахнет? – И Иванок беспокойно высунулся из тесного ровика и покрутил головой.

– Черемухой.

– Точно. Отвык. Забыл ее запах. А ты, Сашка, наверное, все про свою Зинку думаешь?

Воронцов усмехнулся. И тоже спросил:

– А ты?

– Нет, я больше о сестре думаю. Жива ли она? Если жива, то как ей там? Это ж ведь все равно что в плену. И зачем мы пленных берем? Нет, я понимаю, когда «языка» надо захватить. Допросить, вытащить из него все, что он знает. «Язык» есть «язык». А в бою? В бою мы их зачем берем? Ведь до боя они сдаваться и оружие бросать не хотят. А когда штык под ребро подведешь, тут сразу – «хенде хох».

– Иванок, расскажи что-нибудь о Прудках. Только потише.

– Вот и ты жалеешь проклятых, – вздохнул Иванок, не находя сил отвлечься от своих тяжелых, как болотный туман, дум.

– Да не жалею я их. Но, понимаешь, Иванок, все мы на войне – солдаты. И стреляем друг в друга только в бою. А убивать пленного… Это ниже достоинства любого солдата. Тем более офицера.

– А чувство мести? Отомсти!.. Тогда зачем нам каждый день об этом говорят?

– Правильно говорят. Мсти в бою.

– Так в бою и надо их шлепать. Всех! Всех подряд!

– И тех, кто руки поднял? Оружие сложил?

– Оружие сложил… Эти слова для книжек. А тут – война. Брал я одного такого, который оружие сложил. Зажали мы его вдвоем с Акимовым в траншее. Швырнул автомат и руки поднял. Я посмотрел, а автомат пуст. Если бы хотя бы один патрон был, он бы выстрелил. В меня или в Акимова. У Акимова дома трое детей и мать больная. Ноги отнялись. В оккупацию немцы ее на дороге разули. Валенки сняли. Босиком домой по снегу шла. Пять километров. Вот и обезножела. Что было бы, если бы он Акимова положил? А мне надо сестру найти. Вот ты, офицер, тогда и растолкуй мне, солдату: а убивать мирного жителя – это что?

– Это – преступление. Варварство. Я знаю, о чем ты думаешь. Это делают звери.

– А если мы до Германии ихней доберемся, думаешь, не будет того, что они у нас творили? И разве это не будет справедливой местью?

– Нет, это будет тем же варварством. Мы не должны уподобляться им. Мы должны вернуться с этой войны другими.

– Какими? Правильными? Вот я, к примеру, сестру должен найти. А найду ли я ее? И как я на их сестер должен смотреть, если с моей Шуркой что случилось?

– Успокойся, Иванок, мы же еще не в Германии.

– А до Германии отсюда уже не так и далеко. Я смотрел по карте. Командование технику понагнало. Как прошлым летом. Видать, скоро двинем вперед основательно. Вот почему я на тебя злился, что ты не отдал мне Кличеню. Если бы я его – своими руками… Мне б теперь легче было.

– Как бы я тебе его отдал? Кличеня на меня вышел.

– Все равно. Его должен был я застрелить.

– Кличеня не немец.

– Он хуже немца. На этой войне все так перепуталось. – Задумался, покачал головой: – И правда, какими мы вернемся домой?

Луна поднялась над болотами, и они, в сиянии ее отражения, приглушенного туманом, казались озерами. Вскоре в тумане появилась первая лодка, за нею другая, третья. Молодцы разведчики, пригнали еще одну лодку.

Третья лодка, которая прибыла с восточного берега, оказалась просторным баркасом. Правда, из нее приходилось все время вычерпывать воду. Тут же сняли каски, вытащили из вещмешков котелки и принялись за дело.

Воронцов смотрел на это сияние, на приближающиеся лодки, на людей с шестами, стоящими в них во весь рост, и ему захотелось окликнуть их, как будто лодки могли проплыть мимо и как будто кругом была не война, а царила обычная мирная ночь между небом и землей, и они, притаившиеся на заросшем ольхами и черемушником берегу, просто потерялись среди незнакомой местности. Он встал, чтобы отобрать для перевоза легкораненых. Но в это время рядом с Иванком на траву упало что-то продолговатое, как палка, и он, мгновенно догадавшись, что это ручная немецкая граната, ударил по ней ногой и ничком упал в ровик.

Сразу несколько взрывов сотрясли тишину ночи. Воронцов вскочил на колено и запустил в лес длинную, в половину диска, очередь. Стреляли и разведчики лейтенанта Васинцева, и младшие лейтенанты капитана Омельченко, и бойцы Седьмой и Восьмой рот, и Иванок. Из лесу ответили несколькими очередями, криками на немецком языке и отошли в глубину, к оврагам, откуда, должно быть, и пришли.

Воронцов приказал коноводам пустить коней вплавь. Хотя бы добраться до первого острова. Коноводы начали торопливо раздеваться, увязывать одежду на седла.

– Быстрей! Быстрей, ребята! – торопил он их.

Невозможно было понять, кто перед ними в лесу. Погоня или просто патруль случайно вышел на их окопы. Если патруль, то скоро уйдут. Возможно, вытаскивают раненых.

Лодки отчалили. Группа сразу сократилась на треть. Теперь их здесь, на западном берегу, осталось совсем мало. Серьезный бой они не выдержат.

Воронцов приказал все пулеметы расставить по периметру обороны. Пулеметчики нехотя выполняли его приказ. Они сразу поняли, что теперь им отсюда уходить в последнюю очередь.