Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»

– В этих обстоятельствах нам необходимо действовать двумя группами. Основной. И группой прикрытия. Так как наиболее вероятно, что «древесные лягушки» от вас не отстанут, надо ждать их появления отсюда, с севера, со стороны Закут. Поэтому вам нужно двигаться параллельным маршрутом, прикрывая нас с севера. Если до объекта дойдем благополучно, назад возвращаться – тем же маршрутом и тем же порядком.

– Согласен. А что с проводником?

– Того полицая в Чернавичах надо забирать с собой. Иначе за ним придут немцы или каминцы. Если они не найдут самолет в том виде, в каком он им нужен, они здесь все перевернут и перепашут на полтора метра в глубину.

– Хуторам тоже достанется. – И Васинцев нахмурился. – Мы никогда не заходим в населенные пункты, когда в этом нет необходимости. Вы знаете, что они делают с деревнями, если заподозрят жителей в связи с партизанами или Красной Армией?

– Мы сюда направлены, старший лейтенант, не для охраны деревень, – тут же отреагировал капитан Омельченко.

Воронцов сразу подумал о судьбе Лиды и детей. Что будет с ними, если им удастся вырвать из-под носа у немцев упавший в лесу самолет? Кто защитит их? Или об этом лучше не думать?

Глава двадцатая

Весна в Прудках пахла молодыми тополями и пашней. Тополя прудковские школьники и учителя высадили еще первой весной после ухода немцев, и теперь аллея поблескивала на солнце клейкими листьями и побеленными стволиками.

После обеда однорукий Кирдяй, хлопая брезентовой сумкой, наполненной газетами, прошел по деревне, завернул в школу, а потом, будто вспомнив о самом главном, завернул к дому в ракитах возле нижнего пруда. Напился из родника и, скрипнув калиткой, постучал в окно.

Зинаида увидела его еще возле родника. Подумала: что ему тут надо, ведь газеты уже принес? И замлели ее ноги, когда почтальон начал подниматься от родника к дому, потом остановился у штакетника, порылся в своей сумке и взялся за калитку.

– Ты чего пришел? – испуганным голосом встретила его на крыльце Зинаида.

Кирдяй оглядел ее с ног до головы, осклабился, прокашлялся и сказал:

– Да я, Петровна, службу свою справляю. Вот и хожу.

– А чего во второй раз топчешься? И обшариваешь меня всю. Как все равно в сваты пришел.

– Эх, где мне, калеке увечному на немецко-фашистском фронте! – хрипло засмеялся Кирдяй и зашелся в отчаянном, каком-то лязгающем кашле. – И легкие мои обморожены в окопах. А я чего… Письмецо тут тебе имеется. Солдатское, между прочим. Штемпель полевой почты.

– Ну так давай. – В какой-то миг она обрадовалась, но тут же сжалась от мысли о том, что письмо может быть и не Сашино.

На прошлой неделе Зинаидиной сменщице, Валентине, пришло письмо из воинской части. Она обрадовалась – от мужа! Знакомый штемпель, номер полевой почты. А в письме: здравствуйте, уважаемая Валентина Васильевна, пишут вам боевые товарищи вашего мужа, ваш муж… А дальше рассказ о том, как погиб ее муж и какой он был преданный родине солдат и надежный товарищ. Извещение пришло через два дня. Так что теперь и писем она боялась.

– Вроде и почерк знакомый, – опять ухмыльнулся Кирдяй, вытаскивая из сумки помятый треугольник и расправляя его о полу шинельной куртки.

– А ну-ка дай сюда! – Она шагнула с крыльца и выхватила из рук почтальона письмо, отвернулась, тут же развернула треугольник.

Здравствуй, моя ненаглядная!

Поклон всем детям и родителям. У меня все хорошо. Жив, здоров, отдыхаю в тылу. Живем в белорусской деревушке вроде Прудков.

– Ну что, краса моя, хорошая весточка?

– Хорошая, – замотала головой Зинаида и сквозь слезы радости сказала почтальону: – Ты, дядь Володь, меня прости. Валя вон какое письмо получила.

– А я ж не виноват. Не я эту растреклятую войну придумал. Война письма шлет. Письма да извещения. А я… Мое дело солдатское. Раз надо доставить по назначению, так я и доставляю. Связь должна работать как? Бесперебойно! Вот так должна работать связь, невзирая, так сказать…

«Моя ненаглядная…» – снова перечитала она начало. Так он называл ее впервые. Видно, соскучился. Любит! Значит, любит! Только бы поскорее кончалась эта проклятая война. Сколько детей сиротами сделала, скольких вдовами. Скольких в могилу свела. Скольких искалечила.

– Ты не уходи, дядь Володь. Погоди. Я дочитаю.

Дочитав письмо, она украдкой поцеловала его и сунула в карман.

– Зайди, дядь Володь. Я тебе водочки налью.

– А на это я с превеликим удовольствием всегда готов! – хрипло засмеялся Кирдяй. – Сто грамм, они и перед боем человека спасали. Только я, краса моя, в председательский дом не пойду. Боязно. Я тут подожду, на крыльце.

– А закусить? Пойдем, сядешь, посидишь, поешь.

– Да разве ж обеденную закусывают? Пускай так по жилушкам погуляет. Вольно. Так мне привычней.

– Ну, как хочешь.

Зинаида вынесла Кирдяю налитую обрезь граненую стограммовую рюмочку и соленый огурец.

– На вот, дядь Володь.