Ермиленок долго и тщательно выводил в зеленых бланках тонким ученическим пером. Наконец поставил размашистые решительные подписи, положил ручку на газету, подул на написанное и пришлепнул свои подписи гербовой печатью.
– А что, сват! – радостно, как-то освобожденно воскликнул Ермиленок и кивнул на бутыль, возвышавшуюся на столе. – Вот и дети пошли! Вырастут! И дома отстроят, и землю распашут. И правда что, на наших поминках водочки попьют.
– Вот именно, сват. Давай-ка сюда наши документы. А то еще прольешь на них.
– Не пролью. Руки-то у меня, посмотри, уже не трясутся. Это, сват, дело такое. Как на фронте – до первой пули. – И председатель сельсовета, довольный и вольной выпивкой, и тем, что выправил сиротам метрики, облегченно засмеялся. И, если бы не племянница и не дети, сидевшие у окна, наверное, уже затянул бы: «По диким степям Забайкалья…»
– Вот и добро, Прокоп Ермилыч. Добро. Все по закону. Давай-ка их сюда, наши метрики. Обольешь. Точно, обольешь. Зина, доча, прибери-ка документы.
Улита и Алеша все это время сидели не шелохнувшись. Будто знали, что с этой минуты, в этом тесном казенном доме о трех окнах, начиналась их новая жизнь.
Глава двадцать первая
Напряженно наблюдали они, как прозрачным туманом над болотом клубится прозрачная пелена дождя. Ждали второй мины. Но она так и не прилетела.
– Она и не нужна, – шевельнулся Райгер. – Зачем мины портить? Репер, считай, пристрелян. Иван, который наводит этот «самовар», похоже, свое дело знает. Понадобится, вмиг огонь перенесет туда, куда надо.
– Вилли, слушай меня внимательно, – прошептал Райгеру Бальк. – Сейчас пойдешь на хутор, разыщешь взводного и все ему расскажешь, что на том берегу происходит. И вот еще что: будешь назад возвращаться, захвати пару коробок с лентами. И – что-нибудь поесть.
– А может, передадим по «Петриксу»? Вдруг они тропу перехватили? – В глазах Райгера мелькнул страх. Конечно, он боялся. Партизаны из леса давно ушли. Во всей Чернавичской пуще ни души этих лесных бандитов не осталось. Но русская разведка, пользуясь отсутствием сплошной линии обороны, от времени до времени здесь появлялась. Следы присутствия иванов на их берегу они замечали то там, то там. Везде.
– Сюда им переправляться пока нет смысла. Ни лодок, ни плотов не видать. А рацию нашу они сразу засекут. Вот тогда у них настоящая цель появится.
– Понял, – недовольно буркнул Райгер.
Райгер отполз до гряды ивняка, где начиналась лощина, и там встал и быстро пошел на северо-восток. Снайпер за грядой ивняка ему уже не страшен.
Мит продолжал подчищать саперной лопатой окоп. Он решил расширить его и теперь терпеливо подрезал западную стенку. Иногда вытягивал тощую шею и тоже смотрел за болота. В это время его голова на длинной юношеской шее, будто стереотруба, увенчанная стальным шлемом в испачканном глиной чехле, перехваченном узким ремешком, высовывалась из распаха френча цвета фельдграу и поворачивалась туда-сюда, поблескивая линзами. Но вряд ли он что-то видел вдалеке. Мит страдал близорукостью. Ротному, конечно, лучше было бы оставить парня в ближнем тылу и пристроить где-нибудь при пункте боепитания или поручить его унтерартцу Штольцу. В санитарном обозе Миту было бы куда легче, чем здесь, в пулеметном окопе на опорном пункте в трехстах метрах от русских окопов. И пользы там, при пункте первой медицинской помощи, он мог бы принести гораздо больше, чем здесь. Эта тишина здесь долго длиться не будет. Везувий уже дышит зловещим дыханием. Такие, как Мит, редко переживают первый же хороший обстрел.
– Они соединяют окопы ходом сообщения, – вдруг сказал Мит.