Штрафники против «Тигров»

Как раз из таковских был и Мадан, попавший в армию из небольшого украинско-молдавского села, затерянного в глухих каменистых отрогах северного Приднестровья. В части солдат продержался меньше месяца, дважды злостно нарушив устав несения караульной службы, после чего, с подачи идейного политрука, незамедлительно отправился искупать вину своим малокровием.

Как это часто бывало, то, что парнишку с головой окунуло в кровавый котел войны, в чем-то пошло ему на пользу. Раньше он дальше плетня и мира не видел. А тут сразу — такое… Страх смерти не мог пересилить ненасытного любопытства, с которым глаза и уши Мадана впитывали в себя круговерть необъятного, яростно кипящего и стреляющего, великого движения войны. Иногда молодому солдату казалось, что все это вовсе и не с ним происходит, а он будто смотрит нескончаемое, захватывающее до головокружения кино. Только не было в этом кинотеатре ни зала, ни экрана, а происходило все здесь и сейчас, и осколки и пули рвали товарищей на куски не понарошку, а в самую что ни на есть заправду.

V

— Неужто и летчики тоже в штрафниках ходят? — не унимался с вопросами Мадан.

— Ну, ты даешь… — расхохотался Талатёнков. — Они что же, не люди, что ли? Слабину себе не могут, что ли, позволить?

— Не-е… — недоверчиво возразил Мадан, вскинув свое веснушчатое, чумазое лицо вверх. — Они же там, на самолетах… Не могут они вот так, как мы… нарушать…

Бойцы дружно захохотали.

— Так же пьют и в «самоходы» шастают… — со знанием дела продолжил Телок — Рассказывал мне один на сортировке, бывший летеха, истребитель. После боя воздушного так трясет всего, что без спирта не заснешь. Напряжение, мать его… Правда, что и штрафные роты у них свои, летные, к нам, в общую кашу, их не бросают. Так что они своими штрафными дорогами ходят…

— Только они в штрафниках не ходят, а летают, — уточнил Жила. — А залеты у них наверняка похлеще, чем в пехоте. На то они и летуны…

Аникин не стал вмешиваться в разговор. Вспомнилось ему, как в штрафную роту, где он воевал, пригнали пополнение, целиком состоявшее из летчиков, и как они дрались в бою, четко и слаженно взаимодействуя и выполняя приказы командира. Да, это не то что вести в бой бывших карманников, бандитов и злостных хулиганов.

— Это еще что, — вновь взялся за беседу Талатёнков. — У япошек, у тех вообще есть такие летные эскадрильи, что жуть. Летит такой вояка японский, видит, к примеру, корабль вражеский, свой самолетик разворачивает и прямиком в этот корабль — хрясь! Специальным макаром. Это, значит, таран. И ни корабля, ни самолета, ни летчика. Камикадзе называются…

— Кто-кто? — недоверчиво переспросил Жила.

— Камикадзе… — перебил его Чесничанский. — Я тоже про таких слышал…

— И что же они, сами прут на собственную смерть? — стоял на своем Жильцов.

— Ну, да… — неуверенно ответил Талатёнков.

— А какой им смысл и себя, и самолет гробить, если тот же корабль можно бомбой утопить? А? — не унимался Жила.

— Слушай, Жила, достал ты со своими камикадзами. Почем я знаю? — совсем растерялся Талатёнков. — Значит, приказ у них такой. Ты сравни, где самолет, а где цельный корабль. Там народищу одного сколько.

— Да-а… — протяжно откликнулся Мадан. — В японских штрафниках пострашнее летать…

— Так они не штрафники… Наоборот, это у них элитные войска. Дворяне. Самураи чертовы… — возразил Чесничанский.

— Так какой же резон этим дворянам смерти искать? — спрашивал Жила.

— Что-то вроде доблести воинской, — как бы рассуждая, проговорил Чеснок. — Крикнул «банзай!», и тю-тю — на небеса отправился…

VI

После позавчерашнего форсирования Золотой Липы прямых боестолкновений не было. Но переправа через эту неширокую речушку останется в памяти штрафников на всю оставшуюся жизнь. У тех, кто выжил. Речушка поначалу показалась такой безобидной. Тишина стояла такая, будто никакой войны и в помине не было. Слышно было, как мелкий летний дождик моросит по водной глади, рождая над поверхностью реки звук умиротворяющего шелеста.

Андрейченко даже произнес:

— Благодать…

Андрейченко был пэтээровцем в составе взвода лейтенанта Погибко, заместителем которого и являлся младший лейтенант Аникин. Андрей, лежа возле огромного, трухлявого ствола, внимательно вглядывался в непроглядные, высокие кусты на том берегу. Что-то необъяснимо тревожило его. Противоположный берег казался вымершим.

В этот момент за спинами затаившихся штрафников из второго взвода возникли бойцы Каспревича.

— Куда претесь, олухи?! — гневным шепотом засипел Аникин. Но штрафники будто не слышали его.

— Командир приказал… — бурчали в ответ, бесцеремонно карабкаясь к кромке воды.

В этот же миг раздалась команда переправляться. Аникин узнал голос командира первого взвода старшего лейтенанта Каспревича. Андрей не удержался, высказав по адресу старлея несколько очень неласковых слов.

Тоже, как и Погибко, совсем еще юнец, но до чего же не похожи они были. Вроде оба уже успели повоевать, вкусить с лихвой окопной науки, первое правило которой — прикрой товарища. Но Каспревичу наука эта, как видно, впрок не пошла. Как говорится, не в коня корм.