Штрафники против «Тигров»

И этот нескончаемый гул канонады, этот пропахший гарью и копотью, растерзанный авианалетами железнодорожный вокзал пугали новичков близким дыханием смерти. Но этот запах гари и смерти давал небывалый шанс. Это, как никто другой, понимали те самые прожженные бродяги, несколько развязно стоявшие в шеренгах рядовых. Каждый взрыв, сотрясавший воздух и землю и добиравшийся до печенок, будил то самое, от чего, казалось, уже навек пора было отказаться: а вдруг повезет… и удастся выжить… и смыть кровью с души все налипшее… как коросту и… начать заново, с чистого…

VIII

Они, одетые в форму красноармейцев бойцы ОАШР, почуяли этот шанс, как неуловимый аромат наваристого борща, ощутили его, как несбыточную весну за «колючкой», которую вдруг обретаешь, как сказку, выходя в свой срок за порог опостылевшей «зоны». Но ничего такого не понимал и не чувствовал командир взвода лейтенант Каспревич. Брызгая слюной, сверкая дурацкими — здесь, на разбомбленном вокзале, среди пыли и дыма — золотыми погонами, он толкал перед строем свои глупые речи.

— Ну, хорош пи…деть… — вдруг раздалось из строя. Все-таки кто-то из бывалых не выдержал. Слишком не стыковалась болтовня командира-зануды с тем великим шансом, к которому каждый из стоявших в строю внутренне, наедине с собой готовился.

Лейтенант Каспревич на долю секунды потерял дар своей нудной речи. Его перекосившаяся физиономия побелела, потом стала багровой и, наконец, пошла пятнами. Крупные капли испарины выступили под козырьком его щегольской новенькой фуражки.

— Кто?! — Воздух в его взбешенной гортани поначалу пошел «не туда», и крик вырвался из груди, словно сиплый кашель. Откашлявшись, он повторил еще разъяреннее:

— Кто посмел?! Коман… дира… Командира… — От бешенства он никак не мог подобрать нужного слова. Звуки, будто камни, застревали в его горле, с шумом и скрежетом кусками выскакивая наружу.

Беспомощной, будто переставшей его слушаться рукой он хватился за кобуру. Заплетающиеся пальцы с третьей попытки выхватили из кобуры пистолет. Сжимая «ТТ» в горсти и размахивая им перед строем, Каспревич снова заорал:

— Кто посмел раскрыть рот на командира?!

На этот раз у него получилось намного внятнее. Все так же размахивая пистолетом, он заходил из стороны в сторону.

— Кто? Шаг вперед!.. Быстро!

Никто в строю не шевельнулся.

— Шаг вперед, я сказал!..

Штрафники ответили ему дружным угрюмым молчанием.

— Последний раз спрашиваю… Кто?..

— Конь в пальто… — вдруг приглушенно раздалось с левого края построенного в две шеренги взвода.

IX

Рука Каспревича, сжимавшая пистолет, выпросталась вперед. Будто гадюка, она совершила бросок, не спросясь разрешения у своего хозяина. От неожиданного выстрела строй вздрогнул. Сгусток огня, как плевок, вылетел из ствола «ТТ», подбросив его вверх. Старший лейтенант выстрелил на голос. Стоявший в первой шеренге третьим с края, коренастый молчун средних лет, с проседью на висках со стоном упал на бок, прямо на щебень железнодорожной насыпи. Тот, кто находился за его спиной, во второй шеренге, по диагонали справа, высокий и крепкий солдат, схватился за руку и скорчился, но устоял на ногах.

— Сволота тюремная!.. — бился в истерике лейтенант. — Я вам покажу, мать вашу… командира не слушаться…

Его «ТТ» прыгал возле лица. Казалось, сейчас он начнет сыпать пулями направо и налево и уложит полвзвода. Ситуацию спас Карпенко.

— Товарищ старший лейтенант! — браво, как ни в чем не бывало, гаркнул штрафник. — Разрешите оказать бойцам первую помощь!

Обращение солдата подействовало на Каспревича, как вовремя отвешенная пощечина. Тот будто опомнился, остановился и замолчал, вдруг резко опустив руку с пистолетом. «ТТ» отправился в кобуру.

— Всем вольно… — глухо пробурчал взводный и, развернувшись, кивнув в сторону лежащего на земле, через плечо бросил:

— Займитесь… Как вас?

— Карпенко, товарищ старший лейтенант.

Сказав это, он быстро зашагал прочь от строя.

В нынешнем, штрафном существовании — лишенный званий и наград «кандидат в солдаты», а в прошлой, строевой жизни — любимец всех медсестер и санинструкторш, герой, старший сержант, кавалер ордена Красного Знамени, медалей «За оборону Сталинграда» и «За отвагу», Карпенко умудрялся твердо держаться своих главных привычек — не унывать и не сдаваться. И здесь, когда запахло жареным и порохом, ситуация разрядилась благодаря ему.

— Ну ты молоток… — хлопали его по плечу остальные, пока они возились с ранеными.

— Чисто срезал этого золотопогонника…

— Лютый гад попался… Шаг вперед… шаг вперед…

— Лютый не лютый, да только нашего брата за людей он не считает… Пустит в расход и не поморщится.

— Расход — это дело тонкое… — произнес невысокий, крепко сбитый боец. Прищуренные, глубоко посаженные его глазки при этих словах сверкнули тяжелым свинцовым отблеском. Вид у него был неприметный. Но стоило с ним заговорить, как сразу чувствовалась необъяснимая сила, которая исходила от его фигуры, взгляда и слов. Карпенко узнал этот голос. Тот самый, с которого вся каша заварилась.

X